Читать книгу - "Вдова военного преступника - Элли Мидвуд"

«Зачем я вообще сюда пришла? Всё же уже давно кончено…» Должно быть, я просто следовала своему внутреннему голосу, истерзанному, умоляющему вернуть хоть какую-то частичку теперь уже ушедшего, но не забытого счастливого прошлого. «Пойдём попробуем найти его кабинет; может, удастся найти хоть что-то, чего русские не забрали себе, хотя бы простую деревянную щепку от его стола, клочок портьеры, до которой касалась его рука, хоть что-то сохранить на память о нём, увезти с собой в Нью-Йорк, потому что одному богу известно, встретимся ли мы ещё…» Но от здания едва ли что осталось, и вместе с ним погибла и та моя крохотная надежда. Мне ничего больше не оставалось, как идти назад.

К счастью, совсем рядом располагался общественный парк, где мы с Эрнстом частенько делили ланч. Парк был почти не тронут проходящими всего через улицу от него боями, и я с облегчением направилась к скамье, только сейчас осознав, как же сильно я на самом деле устала. Я подобрала кем-то оставленную американскую газету (да и не было у нас, по правде говоря, больше своих, немецких, и «Звёзды и Полосы» с недавнего времени стали нашим единственным источником информации), и стряхнула ей пыль со скамьи прежде чем сесть. Я уже рук не чувствовала от того, что так долго несла Эрни, и рада была хотя бы такому небольшому перерыву, уложив спящего ребёнка себе на колени.

Он так мирно посапывал, мой маленький ангелочек, что я решила его не тревожить и отвлечь себя от своих невесёлых мыслей чтением газеты. Она была на удивление свежей, датированной сегодняшним днём, двадцать четвёртым мая, только заложенной почему-то на середине. Я отлистала страницы к самому началу и тут же замерла с рукой у рта, не в силах поверить своим глазам, когда увидела заголовок: «Лидер нацистского гестапо Гиммлер кончает жизнь самоубийством».

— Быть не может… — прошептала я, следуя вмиг заледеневшими пальцами за чёрным шрифтом, описывающим последние часы жизни бывшего рейхсфюрера.

Похоже было, что Гиммлер попытался избежать преследования, переодевшись в обычную вермахтовскую форму, сбрив свои знаменитые усики и закрыв один глаз повязкой. Он и его высокопоставленные коллеги, все замаскировавшиеся под обычных солдат, присоединились к строю военнопленных из Вермахта; однако, их абсолютно новые паспорта сразу же выдали их на первом же пропускном пункте. Как только он понял, что его опознают в самом скорейшем времени, бывший рейхсфюрер снял повязку с лица, надел свои знаменитые круглые очки и объявил задержавшим его союзникам, что да, это действительно был он, Генрих Гиммлер, и что он желал говорить с генералом Монтгомери. Военные полицейские, уже слишком хорошо знакомые со «славной» немецкой «традицией» травиться цианидом при первой же опасности, решили сразу же проверить одежду Гиммлера, чтобы избежать подобной возможности. Рейхсфюрер запаниковал и раскусил капсулу с цианидом, спрятанную у него в зубе. Все попытки спасти его жизнь оказались, естественно, совершенно безрезультатными.

Я откинулась на спинку скамьи, уставившись в пространство перед собой невидящим взглядом. Гиммлер, человек, стоящий за программой уничтожения, за Einsatzgruppen, за преступлениями гестапо, за всеми тёмными делишками РСХА, был мёртв. А это означало только одно: что вся его ответственность падала теперь смертельным грузом прямиком на плечи Эрнста.

Я судорожно потянулась рукой к горлу, будто воздуха вокруг вдруг стало недостаточно для дыхания. Все мои надежды на то, что после поимки Гиммлера Эрнста будут судить как обычного его подчинённого, были теперь так же мертвы, как и сам рейхсфюрер.

— Простите, вы кого-то ждёте?

Я медленно подняла глаза на американского солдата, терпеливо ожидающего моего ответа с улыбкой на лице. «Они всегда улыбаются, американцы. Такая беззаботная нация… Чего он от меня хочет? Ах да, спрашивал, не жду ли я кого…»

— Нет, — я заставила себя улыбнуться ему в ответ и отодвинула газету, чтобы он мог сесть рядом со мной. — Нет, никого.

Он поблагодарил меня и с интересом глянул на «Звёзды и Полосы».

— Вы позволите?

— Да, конечно. — Я протянула ему уже не нужную газету.

— Гиммлер мёртв! Ну ничего себе! — американец шевелил губами, сосредоточенно читая статью, а затем вдруг снова оторвался от газеты и поднял на меня взгляд. — Вы точно никого не ждёте? Я не хочу, чтобы ваш муж на меня рассердился, что сижу тут с вами. Вы мне скажите, если я мешаю, я уйду.

— Нет, правда, я никого не жду. Сидите, сколько душа пожелает.

— Вы не волнуйтесь, я всё равно через пять минут ухожу. У меня обеденный перерыв заканчивается в двенадцать тридцать. Просто захотелось подышать свежим воздухом. Наш временный офис такой душный!

Что-то в его словах зацепило какую-то невидимую нить в памяти, что-то, что очень было важно вспомнить, что-то до боли знакомое, но такое неуловимое… Пока я снова не взглянула на газету. Двадцать четвёртое мая. И тут воспоминания нахлынули на меня: тот же самый парк, такой же чудесный полдень, та же скамья, только год назад, и вместо американского солдата Эрнст сидел рядом со мной. У него в руках тоже была газета, когда он произносил шутливо-торжественным тоном:

— Аннализа Фридманн, я приглашаю тебя на свидание, двадцать четвёртого мая тысяча девятьсот сорок пятого года, прямо здесь на этой самой скамейке, и даже если твои союзники сровняют этот парк с землёй, я всё равно буду ждать тебя на этом самом месте с цветами в руках.

Я резко втянула воздух, уже чувствуя, как обжигающие слёзы подступают к глазам, и закрыла рот дрожащей рукой, но всё же не выдержала и разрыдалась в ту же секунду.

— Что случилось? — перепуганный солдат сжимал и разжимал газету в руках, не зная, что делать. — Вы в порядке? Что случилось? Это я что-то не то сказал? Я сейчас же уйду, только не плачьте…

— Да нет же, вы тут не причём, — я едва могла говорить из-за душащих меня слёз и криков Эрни, которого я снова так неосмотрительно разбудила. — Вы были правы, я действительно кого-то здесь ждала… Только вот он не прийдёт… Он никогда больше не прийдёт.