Читать книгу - "Теория поцелуя - Елена Сокол"

– Хорошо, я провожу! – Он с трудом оторвался от строительства какого-то механизма, похожего на горку.

Что-то пометил в тетради, исписанной от корки до корки. Привычным жестом поправил очки, отряхнулся, проверил, закрыт ли замок Фединой клетки, и взглянул на часы.

– Ого! Час ночи! – Он ошарашенно уставился на меня. – Тебя дома не потеряли? Почему ты не сказала мне, что уже поздно?

Я смущенно пожала плечами:

– Ты был так увлечен.

– Когда приедет твой брат?

– Минут через двадцать. Успеем выгулять собак… если хочешь.

– Давай! – согласился он.

Мы вышли во двор, вывели несколько собак из вольеров и повели их к оврагу, где была хорошая лужайка для выгула.

– А ты совсем не такой, каким кажешься, – вдруг сказала я.

– А каким я кажусь?

У меня не было точных определений.

– Странным.

– Разве плохо быть странным?

– Не знаю. – Собаки натягивали поводки, поэтому приходилось упираться ногами и удерживать их обеими руками. – Общество не очень любит тех, кто не такой, как все.

Глаза Жени лучились теплом в темноте. Их свет согревал меня даже на расстоянии. Он остановился и взглянул на ночное небо:

– А кто сказал, что быть таким, как все, лучше, чем быть белой вороной? – Он перевел взгляд на меня и улыбнулся. – Белая ворона сама устанавливает себе стандарты. Как выглядеть, как себя вести, с кем общаться, кого любить. Ей не нужно ни на кого ориентироваться, она сама себе хозяйка. Я такой, какой есть, понимаешь? Мне абсолютно параллельно, если я кому-то не нравлюсь. Главное, чтобы все, чем я живу, нравилось мне. В этом весь кайф. Никаких правил, никаких рамок.

– Это смелый подход, – выдохнула я.

– Могу себе позволить, – гордо усмехнулся парень.

– Каково это? Жить и не думать о том, что о тебе скажут люди?

– Знаешь, меня всегда учили смирению. Воспитывали так, что я привык молча глотать обиды и оскорбления. С возрастом бунтарь во мне стал постепенно брать верх. – Он подтянул к себе собак и вытянул руку, чтобы ошеломить меня одним известным всем жестом: – Мнение некоторых людей очень важно для меня. У меня даже есть специальный палец на руке для таких случаев.

– За это можно получить и по лицу, – не удержалась от смеха я.

– Зато окружающие будут знать мое мнение.

Я смотрела на него снизу вверх и видела совсем другого Женю. Сильного, решительного, обаятельного, целеустремленного. Не того ботаника, которым еще недавно себе его представляла, а того человека, который всякий раз совершенно очаровывал меня. С которым удивительно тепло было находиться рядом. Того, на кого можно было опереться. И того, кого так приятно было касаться вот так, словно невзначай.

Еще ни один человек на свете не удивлял меня подобным образом. Ни один не заставлял так много задумываться о жизни, и ни с одним я столько не хохотала – мы с Женей делали это практически безостановочно.

Мы отвели собак обратно и закрыли.

– Постоим здесь? – попросила я, накидывая сумку на плечо.

Ночной ветерок подкрадывался нежной прохладой, от которой моя кожа беспрестанно покрывалась мурашками. Где-то в траве за забором громко стрекотали цикады, а деревья им в такт шуршали листвой. Было так зыбко, так волнующе, что немного кружилась голова.

– Тебе нравятся звезды? – Женя встал рядом, почти касаясь плечом моего плеча.

– Да. Это самое яркое детское воспоминание, – призналась я. – У меня в комнате потолок был обклеен светящимися звездочками. Они так красиво сияли в темноте. Я любовалась ими, засыпая.

Небо раскинулось над нами огромной черной скатертью, усеянной яркими огоньками. Казалось, вытяни руку – и дотронешься до любого из них. Я стояла, восхищенно смотрела на эту потрясающую красоту и никак не могла понять, почему с возрастом перестала поднимать взгляд на небо. Что мне мешало замечать его, как когда-то в детстве? Почему только сейчас я снова чувствовала, что живу?

– Звездный свет идет до нас миллиарды лет, – тихо сказал Женя. – Звезды давно уже мертвы, а он продолжает лететь сквозь время. Не умирает. В детстве я думал: а что, если он будет жить всегда? Что, если души людей бессмертны и направляются к небу, чтобы вот так же осветить чей-то путь?

Меня охватило необъяснимое чувство, дыхание перехватило. Такой момент, такая тишина. Мы так близко друг к другу. Нужно что-то сказать, чтобы неловкое молчание не затягивалось.

Я повернулась. В этот момент Женя тоже повернулся. Я подняла на него взгляд, одновременно с этим он посмотрел на меня. Не успела я ничего сказать, только приоткрыла рот, как ощутила, что его губы коснулись моих губ. Нежно, осторожно, мягко. Затем его горячий язык осторожно проскользнул через мои полуоткрытые губы и коснулся моего языка.

Тело прошило молнией. Звезды, кажется, сплошным потоком обрушились на нас сверху, а моя беспомощная душа в этот миг взметнулась к небу, оставляя свою бренную оболочку на земле.

Но этот неловкий поцелуй продлился не дольше пары секунд: пока очки парня не врезались в мой нос.

– Ой, прости! – Он выпрямился, тяжело дыша.

– Ничего, – выдохнула я, больше всего на свете желая, чтобы он снял очки и немедленно продолжил то, что начал.

– Прости, – хрипло пробормотал Женя, поправляя дужку окуляров. – Я не хотел. Случайно вышло. Просто… соскользнуло.

Что?!

Женя

Что?! Ну что я несу?!

Только что бахвалился тем, что стал решительным и смелым, а теперь говорю, что не хотел ее целовать!

Гений мысли, идиот действия!

Лена

Соскользнуло? Серьезно? Соскользнуло?!

Женя

В ее глазах читалась вся гамма чувств: от ужаса до полнейшего непонимания. Похоже, Лена пребывала в шоке. Она была оскорблена моим поцелуем и моими словами. Была обижена.

– Прости, – зачем-то снова сказал я.

Отшатнувшись, Лена хватала ртом воздух, явно собираясь сказать мне что-то, но от потока брани меня спас звук клаксона.

– Лен… – выдохнул я.

Девушка замотала головой, развернулась и нетвердым шагом пошла к калитке.

– Лен…

Мое сердце колотилось, до сих пор удивляюсь, как оно не пробило дыру в груди.

Лена села на пассажирское сиденье и громко хлопнула дверцей. Рома махнул мне рукой, я ему ответил. Замер, провожая взглядом отъезжающий автомобиль. Когда огни фар скрылись в темноте улицы, коснулся пальцами своих горящих губ.

Возможно, я величайший лопух в истории человечества.

Но даже если она больше не вернется, этот поцелуй останется со мной навсегда.