Читать книгу - "Дьявол в сердце - Анник Жей"

Сиамка умирает. Ветеринары, как Круэлла: жестокие, бездушные профессионалы. У них нет ни одного слова утешения. С тех пор как я живу со своими кошками, я заметила, что ветеринары не очень-то любят животных. Взять хотя бы цены за прием: в три, в четыре, в пять раз дороже, чем у врача. «Гоните деньги», — говорят все специалисты по животному царству, за редким исключением. Такими исключениями чаще являются женщины, мужчины редко работают по призванию.

Каждый день я хожу с больной на уколы, притупляющие ее страдания и опустошающие мой кошелек. Эта мука — несчастье в масштабах Сиамки, чье значение в моей жизни обратно пропорционально ее размерам. Значит, я — кошачья мамочка? Имеющиеся на этот счет знаменитые примеры успокаивают. Бомарше, например, чья собака Фолетт носила ошейник с надписью: «Меня зовут Фолетт и господин де Бомарше принадлежит мне».

Я беру Сиамку на руки. Она всегда была очень легкой, а теперь стала вовсе дуновением ветерка. Сердце у меня сжимается. Она мурлычет, как умирающая кошка. Положив свою голову принцессы на мою отсутствующую грудь — я забыла протез, — Сиамка страдает от моей боли. Ее боль лежит на моей ране, маленькое тело разговаривает с моим. Я еще раз чувствую связь, соединяющую все живущее с человеком: Сиамка воплощает эту связь. «Не бойся ничего, — шепчет она. Самое главное — это твое выздоровление. Думай о Люке. Бертран видит тебя. Я прожила свою кошачью жизнь. Ты будешь вспоминать меня».

Шоколадная мордочка, миндалевидные глаза, длинные ресницы, тонкие усы, надменная элегантность, которую Сиамка сохранит до последнего вздоха, находятся уже по ту сторону дюны.

— Ты права, моя милая, — сказала я, орошая ее шкурку своими слезами. — Когда я вовсю болела раком, я не чувствовала никакой печали.

Жизнь продолжается, несмотря на ее смерть, и Бертран, может быть, видит нас: эта мысль, внушаемая Сиамкой с ее изысканной деликатностью, напоминает мне, что завтра — вторник.

* * *

Чтобы рассеять неловкость, Элка заговорила о «Кровавых розах» Дали.

— Вы знаете, отец, накануне операции, которая чуть не стоила мне жизни, я настолько себя идентифицировала с этой замученной женщиной, что показала хирургу фотографию «Кровавых роз». Врач был очень компетентным, очень милым, но не воспринял мои слова всерьез. Чувства больного, его предвидение событий, — кто берет их в расчет? Таким же образом, потом, я поняла, что выкарабкаюсь, и я вам…

Она замолчала.

Люк Вейсс вел машину с нахмуренными бровями.

— Вы покажете мне фотографию, — сказал он.

Они сидели в фургончике, который спускался вниз по левой стороне авеню Фош. От их телесной близости Элка робела до такой степени, что было необходимо делать усилие, чтобы говорить.

— Я говорила вам…

Она задохнулась и бросила взгляд на него. Они приближались к воротам Дофин.

— Пристегните ремень.

— Мы же приехали?

— Пожалуйста.

Она повиновалась.

— Я не имею права сдавать кровь. Мне делали переливание много раз.

Вейсс бросил взгляд в зеркальце и затормозил.

— Дурак, — сказал он, — я мог его сбить.

Он нажал на клавишу, и вдруг она услышала «Очи черные». Он взял компакт-диск на их первый вторник! Он подумал об этом. Она отвернулась, как будто пейзаж и июльские гуляки в высшей степени интересовали ее. Волнующая мелодия старого припева наполнила кабину. Она покраснела и подумала, что это красиво — краснеющая женщина. Не отрицая великолепия подростковых страстей, Элка открывала для себя единственное преимущество возраста: все понимаешь лучше, особенно «Очи черные». Смогла бы она настолько дорожить Вейссом, если бы не видела смерть так близко?

Она любила так впервые в жизни. «Если его счастье в Церкви, я оставлю его ей», — сказала себе она, удивленная и потрясенная силой этой любви. Пьер Корнель сидел между ними на переднем сиденье. Вейсс заметил тайного пассажира, хотя и не подал вида. Фургончик кое-как продвигался вперед, но сидящие в нем были в тупике. Как мог Вейсс любить ее, ведь тогда ему надо оставить все, ради чего он родился? Потребовал бы он, чтобы она прекратила писать?

Так как они знали все это, Люк и Элка делали вид, что им весело. Она подумала о «Комической иллюзии». Не тогда ли появляется любовь, когда возможности к ее существованию исчезают?

Луч солнца бил в лобовое стекло. Она вынула черные очки из плетеной хозяйственной сумки. Когда она их надела, то поняла, что он заметил ее слезы. Им не нужно было ни смотреть друг на друга, ни говорить, особенно о важных вещах. Удивляясь, они проверяли друг друга, и телом, и духом. Главным впечатлением было ощущение фатальности.