Читать книгу - "Колдовская душа - Мари-Бернадетт Дюпюи"

– Добрый вечер, зять! – прозвучал зычный голос Лорика. – Мы с моей красавицей прибыли издалека, и надо бы нас приютить!

От полицейского не укрылось, с каким нетерпением гость посматривает в коридор, ожидая увидеть женский силуэт.

– Входите, и побыстрее! – вежливо пригласил он. – Только Сидони нет дома.

– Вот как? И где же она?

– Поговорим об этом в гостиной. Прошу, разувайтесь. Мадемуазель…

– Дора! – шепотом представилась женщина, испытывая некоторое смущение от того, что оказалась нос к носу с полицейским.

Лорик рассказал ей, кто его зять по профессии.

– Вы родом с острова Ванкувер? – вежливо поинтересовался Журден.

– Нет, я родом из Сен-Тита! Но в жизни бывает всякое, вот я и оказалась в тех краях.

– Понимаю…

Они вошли в гостиную. Дора была в полнейшем восторге: улыбаясь, она какое-то время рассматривала красивую, уютную обстановку, прежде чем поздороваться с Дезире, сидевшей в инвалидной коляске возле великолепной печки из эмалированного чугуна.

– Добрый вечер, мадам! – жеманно протянула Дора. – Красиво-то как у вас!

Хозяйка дома отвечала растерянной улыбкой. Присмотревшись к спутнице Лорика, она, как и Журден, была склонна полагать, что девушка не получила должного воспитания и, более того, вполне могла оказаться одной из тех несчастных, кто торгует своим телом, чтобы есть досыта и иметь крышу над головой. Дезире украдкой разглядывала наряд гостьи – декольтированное платье из ярко-синего бархата, черные чулки (причем на одном, в самом низу, была дырка), поношенное шерстяное красное пальто… Кудри оттенка «платиновый блонд» выглядели ненатурально, и у корней пробивался естественный цвет – темно-каштановый.

– Присаживайтесь! – произнесла Дезире, тем не менее, с неизменной мягкостью. – Журден, полагаю, гости охотно выпьют горячего чаю или кофе.

– А лучше – хороший глоток джина! – пошутил Лорик. – Ну, мсье Журден, куда подевалась моя прекрасная Сидони?

В устах брата такой вопрос прозвучал странно. Полицейского это покоробило, однако у него были другие заботы, посерьезнее, и он не знал, как начать разговор.

– Я налью вам джина, – объявил он без тени улыбки. – И моя матушка права: вам двоим лучше присесть.

Дора устроилась на софе. Лорик последовал ее примеру и тут же притянул молодую женщину к себе. Она издала низкий воркующий смешок – ей было лестно, что он обнимает ее при родственниках сестры.

– Сидони сейчас в Сен-Приме, – сказал Журден. – Мне пришлось уехать оттуда утром, из-за работы – сегодня мое дежурство… В общем, у меня для вас плохие новости. Ваша мать…

– Что с моей матерью? – вскричал Лорик, жестом отвергая поданный ему стакан.

– Мадам Альберта родила раньше срока. Малыш, похоже, полностью здоров, но о вашей матушке этого не скажешь. По мнению нового деревенского доктора, у нее – преэклампсия и, помимо этого, была большая кровопотеря.

– Она умерла, да? Мама умерла? Говорите начистоту! – потребовал Лорик с рыданиями в голосе. – Я ни черта не понимаю в ваших ученых словечках!

– Мадам Альберта не умерла, но она очень слаба.

Дезире Прово перекрестилась. Эта добрая женщина от души сопереживала всем и каждому, и с тех пор, как сын вернулся с печальными новостями, молила Господа пощадить Альберту Клутье.

– Прошу меня простить, – продолжал Журден. – Это было грубо с моей стороны – сообщить вам все вот так, без подготовки. Поразительное совпадение – что вы решили приехать, никого не предупредив. Если бы не выражение вашего лица – там, на крыльце, – я бы подумал, что вам уже все известно.

– Нет, мне вдруг ни с того ни с сего захотелось вернуться, – сказал Лорик. – Захотелось повидать своих… И я подумал: хорошо, если я приеду раньше, чем мать родит. Никогда не знаешь, что может случиться. И вот доказательство…

Без кровинки в лице, он встал на дрожащих ногах. Дора схватила его за руку, но Лорик отдернул ее, словно обжегся.

– Я должен быть там! – сказал он. – Нельзя терять ни минуты. Столько времени прошло, мама могла умереть, а меня бы не было рядом!

– Сидони позвонила бы вам, – проговорила Дезире сочувственно. – Правда ведь, Журден?

– Да, но мне понятна реакция Лорика, и мадам Альберта просила, чтобы все родные были рядом с ней. Иду за машиной!

Дезире покачала головой – ей не хотелось отпускать сына из дома в эту пору. Она осмелилась возразить:

– Ты ведь только час назад вернулся домой, Журден, и опять хочешь уехать? По заснеженным, оледеневшим дорогам? Поезжайте лучше утром, когда рассветет! Сынок, прошу тебя!

– Мама, завтра утром или сейчас – какая разница? Уж лучше я, не теряя времени, отвезу мадемуазель и моего шурина в Сен-Прим. Окажись я на месте Лорика, я был бы очень рад, если бы какая-нибудь добрая душа отвезла меня к тебе!

Дезире с непередаваемой нежностью и волнением смотрела на сына. Дору его слова тоже растрогали до слез. Все было ей в диковинку – красивая, уютная обстановка дома, образованность его хозяев, любовь, которая их связывает. «А я своих родителей даже не помню… Меня вырастила тетя, и мы жили ввосьмером в одной комнате, где не было даже водопровода, – вспомнилось ей. – Господи, жаль, что эта славная женщина не может ходить!»

Между тем пришло время выйти из жарко натопленной гостиной в обжигающе морозную ночь. Дора взяла стакан с джином, к которому ее возлюбленный и не притронулся, и, стыдливо отвернувшись, осушила его. Лорик, казалось, вообще забыл о ее присутствии. Он кружил по комнате – лицо осунулось, глаза смотрели в пустоту… Открывая дверь, через которую дом сообщался с гаражом, Журден подумал, что за семь месяцев брат-близнец Сидони утратил свою юношескую красоту и свежесть.

«Ничего, весной силы к нему вернутся – на родной земле, в родном доме, – сказал он себе. – Если только в семье Клутье не случится еще одной трагедии…»

На ферме Клутье в тот же вечер

Ничто не нарушало тишину в доме. Жасент и Сидони оберегали сон новорожденного, лежавшего в колыбели возле печки. Анатали спала на втором этаже. В это воскресенье все было не так, как обычно: девочка целый день играла одна, молча, в окружении взрослых с озабоченными лицами, а те, в свою очередь, переговаривались шепотом и делали все так тихо, словно шум и оживление вдруг оказались под запретом. Шамплен не выходил из комнаты, где лежала Альберта – Матильда настоятельно рекомендовала оставить роженицу там, где она есть.

Неотесанный фермер превратился в сиделку: поминутно прислушивался к дыханию супруги, часами, не произнося ни звука, держал ее за руку, с упорством отчаяния всматриваясь в ее лицо. Он не молился столько за всю свою жизнь. Стоило векам Альберты дрогнуть, как Шамплен тут же заговаривал с ней, в неизбывной надежде услышать ответ – хотя бы одно-единственное слово. Но его жена тонула в необоримой летаргии. Она совсем ничего не ела. Жасент сумела напоить ее теплой подслащенной водой, но этой пары глотков, конечно же, было недостаточно для выздоровления.