Читать книгу - "Рай, ад и мадемуазель - Гарольд Карлтон"

Жислен пожала плечами.

— Ты должен ему понравиться. Бертран может воплотить в реальность мою мечту о модном доме. Конечно же, ты будешь моим модельером! А я настаиваю на роли твоей музы.

Юноша откинулся на стуле.

— А что на десерт? — с озорством спросил он.

— Десерт? — нахмурилась мадам де Рив.

— Ну да. Сладкое. Может, пирожное?

— Ха! — засмеялась она. — Нам, французам, часто хватает сыра или чего-нибудь вкусного. Любишь сласти?

— Если есть. Шоколадное печенье, например…

— Есть нечто поинтереснее.

Жислен на несколько минут исчезла в кладовой. Кристофер решил: готовит что-то вкусное. Женщина вышла, согнувшись в три погибели.

— Ты в порядке? — встревожился юноша.

— Да, пойдем… десерт ждет в спальне…

Парень нахмурился, но последовал за ней.

Жислен легла на спину, распахнула халат и, смеясь, показала себя ему.

— Что это? — вскрикнул Кристофер.

— Десерт! — Женщина громко смеялась. — Не беспокойся, здесь просто какао-порошок и сахарная пудра.

Наконец-то до британца дошло, и под радостный визг и хохот он слизал все до крупицы. «Сладкое» оказалось чересчур сладким, но куда интереснее, чем шоколадное печенье.

— Ты когда-нибудь делал такое? — спросила мадам.

— Лишь в мечтах…

— Если однажды не сможешь выполнить мужской долг… — сказала она, прогибаясь. — Конечно, это маловероятно… — Дама взяла в руку твердую плоть. — Ты всегда сможешь доставить женщине удовольствие другим органом.

— Языком?

— Да. Посмотри на меня. Высунь кончик. Напряги. Постарайся проникнуть в меня только кончиком.

Когда Кристофер выполнил указания, Жислен выкрикнула: «Да!» — и зажмурилась.

— Продолжай. Что бы ты ни делал, не останавливайся. А… а!!! А! А!

Она так сильно прижала парня к себе, что он едва мог дышать. Без сомнений, юношу сочли способным учеником.

По дороге домой он задумался. Язык и губы саднило. За ужин некоторые согласны стоять на паперти, но лизать… Да уж, жизнь полна сюрпризов.

Когда Кристофер вошел в квартиру, Клаус через увеличительное стекло изучал фотоотпечатки.

— Что случилось? — спросил фотограф, посмотрев на соседа.

— Восхитительный секс на роскошных простынях.

— А что с голосом? — Клаус рассмотрел рот Кристофера через лупу. — У тебя опухли губы!

— Мадам заставила себя лизать!

Немец опустил увеличительное стекло.

— Эта женщина съест тебя и косточек не оставит.

— Пускай сначала спонсирует мой модный дом. Жислен сказала, ее супруг может это сделать.

— Тогда ты должен быть на седьмом небе от счастья. — Клаус налил им по бокалу вина.

— Как думаешь, она правда создаст для меня дом? Или мне суждено всю жизнь проводить эротические примерки в зеркальных cabines?

Фотограф пригубил напиток.

— А ты говорил, что не будешь спать с кем-то ради карьеры!

— Вторая коллекция тебя либо спасет, либо погубит, — предупредила Жислен Кристофера в следующее воскресенье. — После того как я одобрила первую, ты обязан работать еще лучше, чтобы укрепить репутацию.

Британец кивнул. Они лежали на скомканных простынях, отдыхая после любовных утех. Мадам де Рив приготовила эротический обед из четырех блюд: начала с amuse-bouches из нежных поцелуев и hors d'oeuvres[76]из прикосновений и объятий, затем добавила жаркий entrée[77]и завершила tarte aux citron[78]— едкой критикой карьеры.

— Первой коллекцией ты заявил о себе. Вторая должна показать, что твои модели актуальны и своевременны. На этот раз включи несколько роскошных бальных платьев.

— О боже! — застонал Кристофер. — Мои клиентки не ходят на балы.

— Неправда, мы ходим! Вынуждены — ради мужей. — Жислен прикурила и с остервенением затянулась. — Узнай о француженках побольше, если хочешь одевать их!

Юноша поглядел на свою покровительницу и вздохнул.

— Стараюсь, Жислен.

— Дорогие бальные платья с вышивкой — неотъемлемая часть женского гардероба и дополнительный доход для дома.

— С вышивкой? — снова застонал модельер.

— Перестань! Это ведь не обязательно цветы и птички! Можно вышить, например, политические слоганы или граффити. Представь себе роскошное платье с прелестной аппликацией «Долой все!» на юбке. Это мятеж, протест в духе хиппи!

Юноша кивнул. Жислен умела одним штрихом делать все умопомрачительно модным.

В январе во всех домах прогремели весенние коллекции. Владельцы магазинов, покупатели, журналисты, фотографы, стилисты и модели наводнили город, заняв лучшие номера в лучших отелях: «Скрайб», «Георг V» и «Риц». Столики в ресторанах уровня «Тур л'Аржан» и «Максим» бронировались за несколько месяцев. Магазины «Сакс», «Орбахс» и «Б. Альтман» «покормили» экономику Франции. Они платили по пять тысяч долларов, чтобы увидеть коллекцию. И при этом давали гарантию, что купят хотя бы одну toile и один эскиз, которые потом будут продаваться в магазинах по всей Америке. Иногда приобретенные модели даже шили из настоящей французской ткани: почти кутюр с намеком на французскую цену.

Во время показов коллекций Париж становился шикарной модной меккой для посетителей. И — сумасшедшим домом для тех, кто создавал это волшебство.

Дома часто не пропускали на свои показы работников малоизвестных модных изданий, считая этих журналисток не более чем помехой. И тогда по женским щекам рекой текла тушь. Для них невозможно было придумать большего унижения.

К редакторам «Вог» и «Харперз базар», напротив, подлизывались: их имена всегда красовались на табличках, прикрепленных к спинкам позолоченных стульев в первом ряду. Журналисты из изданий поскромнее теснились как могли и лишь изредка видели моделей на подиуме.

В это время в «Куполь» на Монпарнасе не было отбоя от модных клиентов.

— Если не покажешься здесь вечером хотя бы дважды, то официально ты не в Париже, — поведала Саманта Кристоферу и Клаусу, когда они ужинали в оживленном ресторане в воскресенье перед Неделей моды.

Знаменитости часто приезжали за полночь. Анук Аме заметили за столиком на террасе: актриса яростно расчесывала волосы, а ее обворожительный молодой спутник читал газету. Известные на весь мир модели забегали выпить бутылку воды или съесть салат — и мчались на следующую встречу. Фотографы вроде Ричарда Аведона или Дэвида Бэйли приходили насладиться парижской атмосферой, потом возвращались в завешанные белой бумагой студии.