Читать книгу - "Гусарский монастырь - Сергей Минцлов"

Он был убежден, что старуха оттолкнет его руку, но она молча взяла ключи. Он несколько опешил и не без легкого беспокойства за свой ящик следил, как она опустила их в карман.

— Не пойму: разиня ты или… не Пентауров? — проговорила она. — Устала! Отдохнуть хочу!… — добавила она, протягивая руку внуку; тот подскочил, помог ей подняться и, бережно поддерживая, повел в ее спальную, где уже давно под надзором Марьи Ивановны хлопотала горничная, проветривавшая нежилую комнату и смахивавшая с туалета из карельской березы и такой же мебели накопившуюся пыль.

Спальная Людмилы Марковны находилась рядом с кабинетом, но старуха чувствовала себя такой разбитой, что не вышла и к обеду, и дважды являвшийся проведать ее Степан Владимирович к великому своему удовольствию дважды же выслушал у дверей шепот приживалки:

— Оченно слабы, лежат и не выйдут!

Не вышла она и вечером, и Степан Владимирович, проведав опять бабушку, отправился спать, полный радужных надежд на близкое пополнение своего ящика серыми бумажками.

— Не сопи так, дуралей! — весело заметил он Ваньке, стаскивавшему с него сапоги. — И отчего у тебя нос такой: в рот к тебе через него заглянуть можно?

— Не могу знать-с… — ухмыляясь, ответил Ванька. — Такой он уж у меня откровенный-с!…

Степан Владимирович захохотал.

— Нет, ты чучело! — сказал он. — Теперь скоро раздевать меня будет кто-нибудь получше тебя!

— Кто же-с?

— А потом — марш в коровник! — свирепо воскликнул Пенгауров, хлопнув ладонью по постели.

Ванька от испуга выронил из рук чулок, только что снятый с барской ноги.

— За что же-с? Помилуйте?! — пролепетал он.

— Да не тебе я, дурак, говорю. Я сам с собой разговариваю!

Ванька подоткнул одеяло под спину барину, взял платье на руку и собрался уходить.

— А перекрестить забыл, ослятина? — лениво, полусонно произнес Степан Владимирович.

Ванька выполнил и эту обязанность и на носках вышел из спальной.

Сон охватил весь дом.

Ночью Людмила Марковна проснулась: ей показалось, что рядом, в кабинете, хрустнуло оконное стекло. Она приподняла голову и услыхала явственный шорох: значит, хруст ей не померещился.

Она хотела окликнуть храпевшую на полу приживалку, но вдруг села и опустила босые ноги на коврик: ей пришла в голову мысль, что это Степан влез из парка в окно, чтобы забрать из кабинета где-то запрятанную там вольную.

С неизвестно откуда взявшимися силами Людмила Марковна встала, быстро накинула на себя капот, тихо отворила дверь и вышла в черную, что уголь, тьму коридора.

В замочное отверстие двери кабинета виднелся свет. Затаив дыхание, старуха беззвучно вставила ключ, замок громко щелкнул среди тишины, и она распахнула дверь.

В кабинете на этажерке горел свечной огарок; около нее, перебирая книги, стояла какая-то фигура вся в белом. На звук замка она оглянулась, свет упал на лицо ее, и Людмила Марковна увидала перед собой покойного Владимира Дмитриевича.

Она судорожно вытянула вперед обе руки, как бы обороняясь от видения, попятилась назад, захлопнула дверь и тут же повалилась около нее.

Через некоторое время Марья Ивановна проснулась и прислушалась — дышит ли Людмила Марковна. Слышно ничего не было.

Приживалка поднялась, осторожно добралась до кровати, потом ощупала ее и убедилась, что Людмилы Марковны нет.

— Так внутри меня все оборвалось! — повествовала она потом о событии. — Что, думаю, такое? Куда она могла исчезнуть? Сплю ведь я, милые мои, таракан на стене усами пошевелит — и то слышу, а тут вдруг человека не услыхала?! Выскочила я в колидор — так меня и обдало дымом и гарью! Бросилась я в людскую, кричу: «Пожар, пожар!», да назад! За мной лакеи, девки! У самого кабинета споткнулись мы на что-то. Трясусь вся, ощупываю руками — батюшки, барыня это лежит и уже холодная, закоченелая. Отворили дверь, а оттуда как полыхнет огнем, чуть не задохлись все! Прочь побежали, волочим покойницу, как пришлось, а сзади огонь языками, по пятам, по стенам! Страсть, истинно страсть Господня! Барин Степан Владимирович выскочил в одном белье, да прямо в кабинет, а там пекло. Он назад. «Стол мой, — кричит, — стол? Вольную тому, кто его вытащит!» А куда там — и близко подступиться нельзя было! Барин волосы на себе рвет, ногами топает, самого едва оттащили и вывели из дому. Покойница, царство ей небесное, все наделала! — со вздохом добавляла рассказчица. — Надо ж греху быть — ходила ночью в кабинет, свечку оставила там, да и померла, вот и приключилась беда!

Марья Ивановна скромно умалчивала только об одном обстоятельстве: именно, что она, несмотря на испуг и суматоху, успела слазить к мертвой в карман и переложить в свой собственный пачку сторублевок.

Выпроводив Стратилата, превратившегося у него в задней каморке в Пентаурова, Шилин, не зажигая огня, уселся у отворенного на улицу окошка и не без тревоги вслушивался в ночную тишину. Рязань спала; изредка слышалось бесцельное повякиванье собак.

Прошло с час, и через дорогу по направлению к дому Шилина мелькнула чья-то тень. Он встал и столкнулся в дверях с запыхавшимся Стратилатом.

— Достал? — шепотом спросил Шилин.

— Держи… — так же ответил прибежавший, суя ему в руку бумагу.

Оба поспешно пошли в заднюю горенку; хозяин зажег свечу, и Стратилат принялся мазать себе маслом лицо и сдирать парик и наклеенные брови. Шилин развернул бумагу, убедился, что это была действительно Ленина вольная, и бережно спрятал ее к себе в карман.

— Чуть не влопался! — повествовал Стратилат. — Только это я отыскал бумагу — вдруг шасть кто-то в кабинет: гляжу, старуха, Людмила Марковна! Увидала меня, да назад, за дверь — и бряк там с ног! А я в окно и давай Бог ноги!

— Упала, говоришь?

— То есть, вот как: от всей души! Уж не померла ли?

— Никто больше не видал вас?

— Ни, ни…

— И впрямь могла с перепугу помереть старуха… — раздумчиво проговорил Шилин. — Тогда ведь за Леонидой Николаевной сейчас гнать надо!

— Истинно! — согласился Стратилат. — Без бабки он завтра же что хочет, то с ней и сделает!

— Надо узнать, что у них творится?… — сказал Шилин.

— Как узнать? Назад ведь не полезешь?

— И не нужно. Иди ты к себе, спать ложись, а я на Большой улице постерегу, не будет ли тревоги…

Стратилат исчез. Смарагд Захарович надел поддевку, вышел на крыльцо и, заперев за собой дверь, направился к дому Пентаурова.

Темные улицы были пустынны. На Большой кое-где, на далеком расстоянии друг от друга, словно желтые светляки, мерцали масляные фонари. Темны и безмолвны были и пентауровский двор, и огромная махина дома.

Шилин прошел вдоль него, затем вернулся и присел на лавочку у ворот так, что со стороны видно его совершенно не было.