Читать книгу - "Любовь и чума - Мануэль Гонзалес"

— Ну а в ожидании этой счастливой перемены его образа мысли тебе все-таки придется платить подать.

— О нет! Могу заверить вас, что даже самому ловкому сбиру не найти в моем кармане ни одной монеты.

— Это ничего не значит, — возразил далмат, — твои цветы — те же деньги, и потому я возьму их.

— Мои цветы! — воскликнула с негодованием Беатриче. — Вы хотите отнять у меня цветы? И вы думаете, что позволю вам сделать это? О нет, господин Иоаннис, я готовила эти прекрасные букеты вовсе не для вашей милости.

Далмат сделал повелительный знак сбирам: но, видя, что те колеблются, так как были окружены громадной толпой, бросавшей грозные взгляды, он сам вырвал у певицы корзину с лимонами и бросил ее на землю, а затем начал топтать душистые цветы, приговаривая насмешливо:

— Какое счастье! Мы разгуливаем сегодня по цветочному ковру, подобно дожу, когда он венчался с Адриатикой.

Беатриче, у которой захватывало дух от негодования и горя, нагнулась, чтобы подобрать несколько роз, избежавших уничтожения. Но Иоаннис вырвал их у девушки и украсил ими свой черный берет.

Доминико побледнел от бешенства, но, опасаясь, что товарищи, которые были все без оружия, не поддержат его, решил сдержать свой гаев, чтобы выручить Беатриче.

— Так как нам противиться нельзя, то постараемся поскорее удовлетворить сборщика, — сказал он, обращаясь к присутствующим. Кто из вас, — продолжал он, — поможет мне заплатить подать за эту бедную девочку? Смотрите, я подаю вам пример!

Говоря это, гондольер вынул из кармана две монеты и бросил их в корзину, валявшуюся у ног Азана посреди затоптанных им цветов.

Нашлись люди, решившие последовать его примеру, но сборщик остановил их словами:

— Стойте, добрые люди! Не будьте так расточительны… Чем платить за других, лучше платите, что следует, за себя.

— О! О нас-то вы не заботьтесь! — отозвался Доминико, показывая ему свои сжатые кулаки. — Мы еще в силах отстоять свои корзины с рыбой. Мы не дадим себя в обиду, но Беатриче нужно помочь, потому что она содержит больную мать и детей.

— Она должна сама заплатить за право торговли, — сказал твердо далмат. — А иначе я возьму ее птиц и запрещу ей торговать на рынке. Мне даны самые строгие приказания, и я не имею права не исполнить их.

Наступила грозная тишина. Раздражение присутствующих достигло высшей степени, и сбиры уже посматривали с беспокойством на видневшиеся вдали стрелы и копья наемных кандиотов.

Далмату же, очевидно, доставляло удовольствие поддразнивать народ. Он схватил одну из клеток с голубями и проговорил громко:

— Я справедлив, как закон, и продаю эти клетки с их пернатыми обитателями тем, кто захочет купить их. Клетки по шесть кватрино! Пользуйтесь случаем!

Никто не ответил, и Иоаннис продолжил:

— Шесть кватрино за клетку!.. Нет покупателей? Я сбавлю цену… Четыре кватрино!.. Три кватрино!.. Никому не угодно купить голубей? Тем лучше для них: я выпущу птиц на волю.

Беатриче вздохнула свободнее: она знала, что голуби вернутся к ней, если выпустить их.

Так и случилось. Сборщик приказал сбирам отворить клетки — и птицы полетели прямо к своей хорошенькой госпоже.

— Спустить соколов! — распорядился взбешенный Азан.

Сбиры поспешили повиноваться. Испуганные криками возмущенных зрителей, голуби поднялись в воздух, преследуемые соколами, и началась возмутительная сцена, при виде которой Беатриче пришла в неописуемый ужас. Соколы стали кружиться в воздухе, и бедные голуби падали один за другим, сраженные острыми клювами хищников.

Иоаннис следил за этой охотой с восторгом негодяя, ликующего при мысли, что его поступок вызывает немало слез, и его бесило только безмолвие зрителей.

«Тысяча проклятий! Эту бесчувственную и трусливую чернь не расшевелишь ничем», — думал с досадой Азан.

Между тем, пока происходило все это, Доминико куда-то скрылся. Девушка ломала руки в отчаянии и шептала машинально:

— О, если бы был здесь мой брат! Этот негодяй не осмелился бы обижать нас… Но Орселли еще вернется и…

Зловещее лицо далмата, наклонившееся над нею, не дало ей закончить.

— А! — воскликнул Иоаннис, схватив руку певицы. — Так тебе известно, куда бежал твой брат? Ты угрожаешь нам его местью?

Изумленная Беатриче взглянула на далмата, и грудь ее вздохнула свободнее.

— Неужели это правда, неужели Орселли нашел возможность бежать? — воскликнула она в сильном волнении.

Далмат не сводил глаз с лица девушки.

— Напрасно ты притворяешься изумленной! Ведь ты сейчас проговорилась сама, — заметил он холодно. — Лучше признавайся честно, что ты знала о его побеге и что тебе известно, где он находится, — добавил он с угрозой. — Мне приказано разыскать его, и я сумею заставить тебя указать мне его местопребывание.

Беатриче рассмеялась.

— Вы сделали, однако, большой промах, несмотря на всю вашу хитрость, синьор Азан, — сказала она весело. — Я действительно не знала, что Орселли нашел средство вырваться из рук своих тюремщиков, а вы избавили меня от большого горя, сообщив мне эту приятную новость… Разве бы я плакала, если б знала, что мой брат свободен?.. Благодарю Тебя, Пресвятая Дева, за Твое Милосердие! Нунциата увидит снова своего сына!.. Мы все расцелуем его. Маленькие-то как будут рады ему… А обо мне уж и говорить нечего!

Азан позеленел, и губы его произнесли проклятие.

Но Беатриче не обратила на это внимания.

— Радуйтесь, друзья мои! — проговорила она, возвышая голос и обращаясь к толпе. — Орселли свободен и скоро придет к нам. Мы будем иметь в его лице заступника перед дожем Виталем Микели, который обязан брату благодарностью, потому что тот спас ему два раза жизнь во время бури. В случае же нужды Орселли ле Торо поднимет знамя гондольеров и сумеет добиться уничтожения подати.