Читать книгу - "Убийство ворон - Эвелин Флуд"

Маранзано был одним из них. Но он не был частью моего ближайшего окружения, ему не доверяли так, как Николо Барбьери, который был рядом со мной все это время.

На мгновение мне становится интересно, скажет ли он вообще что-нибудь.

Он кивает мне. — Ястреб передает привет.

Это происходит в одно мгновение. Глаза Николо закатываются, ноги подкашиваются. Пол хрюкает, пытаясь поймать его, Дэнни в шоке отскакивает назад, когда ноги и руки Николо начинают дергаться в припадке. В уголках его рта собирается пена, когда он бьется в конвульсиях, и через несколько секунд его тело застывает неподвижно.

Дэнни опускается на колени, его руки нависают над телом Николо. — Черт, Ник. Что, черт возьми, ты натворил?

Когда он поднимает на меня взгляд, мое лицо пустое. — Сожги его. К нему никто не будет взывать.

Я оглядываюсь по сторонам, замечая пепельные лица окружающих меня людей. Моих Ворон. Они оглядываются на меня, и все, что я вижу, — это гнев на человека, который лежит мертвый у моих ног.

Но я не могу перестать думать о том, кто может быть следующим, кто попытается вонзить нож мне в спину.

Глава тридцать третья. Катарина

Ястреб.

Я пытаюсь соображать, пока иду к своему Corvette. Это название мне незнакомо. У Корво много врагов, но ни один из них никогда не предпринимал столь очевидной попытки убийства.

Я останавливаюсь, отпирая машину. Фигура отталкивается от того места, где он прислонился к капоту. — Данте.

— Есть какие-нибудь новости?

— Он стабилен. Я еду сейчас туда. — Винсент держал меня в курсе событий, засыпая мой телефон отчетами. Но это не то же самое, что быть там, наблюдать, как поднимается и опускается его грудь, и пытаться выбросить из головы то, что я чувствовала, когда он вообще не двигался.

Он кивает. — Я подумал, что могу тоже поехать. Мы могли бы взять мою машину.

Я наблюдаю за ним несколько секунд. — Беспокоишься о своем мемди?

Он хмурится. — Это чертовски ужасное прозвище. И нет. Он слишком чертовски упрям, чтобы умереть так легко. Но… Я беспокоюсь о тебе.

Я цокаю языком. — Не нужно тратить на меня свое беспокойство. Я в порядке.

— Кэт. — Он преграждает мне путь, когда я пытаюсь обойти его. — Черт возьми. Это так плохо, что я беспокоюсь о тебе? Что мне не плевать?

Я открываю рот, но он перебивает меня. — Не неси мне снова эту политическую чушь. Может быть, мы связаны выбором наших семей, но мы те, кто поведет за собой. Не они. А когда это так, никого другого, кроме нас самих, не касается, кого мы выбираем любить.

Я вздрагиваю, и он видит это. Видит слабость, которую я пытаюсь скрыть. И набрасывается на это. — Ты не любишь меня, Данте. Ты принимаешь похоть за любовь.

Его глаза горят, когда он продвигается ко мне, пока наши тела не прижимаются друг к другу. — Поверь мне, — выдыхает он. — Это невозможно спутать. Потому что ты, Катарина Корво, делаешь любовь к тебе настолько чертовски трудной, что ни с чем другим её не перепутаешь.

Наши рты едва соприкасаются.

— Это так чертовски сложно, — шепчет он мне в губы. — Но и так чертовски легко.

Нет ни раската грома, ни вспышки молнии. Его губы не впиваются в мои. Мы всегда были огнем и молнией, он и я, как будто собрать нас вместе — все равно что зажечь спичку и отступить назад, чтобы посмотреть, как мы сгораем.

Но не в этот раз.

Его руки поднимаются, чтобы обхватить мое лицо, его губы впиваются в мои, как будто он нашел свой гребаный дом, мягко пробуя меня на вкус с таким благоговением, что у меня перехватывает горло, как будто он владеет моим кислородом, контролирует дыхание в моих легких.

Он улавливает тихий стон, когда тот вырывается, ловит его и вдыхает, его рот прижимается к моему, когда мои губы приоткрываются, и его язык проводит по шву, пробуя на вкус. Как будто это в первый раз, и между нами нет истории гнева.

Он целует меня так, словно я держу в руках все его надежды и грезы, и когда он отстраняется, его глаза расширяются при виде выражения моего лица. Когда его палец протягивается, чтобы поймать слезу. — Tentazione. Почему ты плачешь, amore? (итл. любимая)

Все мое тело болит, но рот отказывается произносить эти четыре слова. Слова, которые, несомненно, осудили бы меня в его глазах.

Он никогда не простит меня.

И я никогда себе этого не прощу.

Даже когда я готовлюсь солгать ему еще раз. — Это был долгий день. Мы... мы должны идти. Ты можешь вести машину.

Его лицо озабоченно вытягивается, рука поглаживает мою щеку, когда я закрываю глаза и позволяю этому случиться, хоть и презираю себя. Когда я на секунду задерживаю его руку в своей, упиваясь его прикосновением. Улучаю еще одно драгоценное мгновение, прежде чем убрать его руку и оставляю нежный поцелуй на пульсирующем запястье.

И затем я бросаю ключи ему в руку, откашливаясь от воспоминаний и сожаления. — Веди машину осторожно, В'Ареццо. Мне нравится моя машина.

Глава тридцать четвертая. Данте

Я внимательно наблюдаю за ней с того места, где я прислоняюсь к серой стене больничной палаты.

В основном я наблюдаю за тем, как она наблюдает за ним. Как будто в этот момент для нее больше никого не существует, только Доменико Росси. Ее рука сжимает его руку, снова и снова, пока она безвольно лежит в ее руках.

Он выживет. Я, чёрт побери, позаботился об этом. Я бы не остановился, пока сердце этого ублюдка снова не забилось.

Наверное, было бы проще… не стараться так сильно. Никто бы и не ожидал иного. Я чувствовал на себе взгляд Рокко, чувствовал вопросы в глазах собственных людей, пока наклонялся над этим грёбаным громилой из Корво, вбивая в него воздух снова и снова, пока его лёгкие не начали работать сами.

Это был бы минус один соперник. Минус одна битва за её сердце.

Но она уже никогда бы не была прежней.

Я знал это. Инстинктивно. Видел это в том, как она склонилась над ним. В том, как ломалась прямо перед всеми.

Катерина Корво никогда не позволяет себе выказывать чувств. Никогда не показывает трещин.

Но ради него… ради него она бы сломалась.