Читать книгу - "Любовь заказывали? - Иосиф Гольман"

– Так ты теперь кто? – спросила Лариса.

– По должности? – уточнил Деникин.

– По статусу, – усмехнулась она.

– Руководитель одной из организаций, продающих российское вооружение.

– То есть – чиновник?

– Не совсем. Коммерсант, но от государства.

– А почему ушел из бизнеса? Я слышала, у тебя была серьезная фирма.

– Она и сейчас процветает. Просто я заработал, сколько хотел, и мне стало скучно. Помнишь, как в «Белом солнце пустыни»: «За державу обидно».

– И ты решил спасти Россию?

– Нет, конечно. Просто сделать что могу.

– А почему – пушки? Спасал бы вологодским маслом. Или нефтью на крайний случай.

– А чем пушки хуже? Высокотехнологичная продукция, дорогая, наукоемкая. Кстати, я торгую не пушками, а авиатехникой.

– Хрен редьки не слаще.

– Лариска, убивают не пушки. Убивают люди. Вон, кстати, смотри.

За окном, на пологих, выжженных солнцем холмах, среди редкого, прозрачного леса то тут, то там рыжели остовы старинных бронемашин и танков.

– Что это? – удивилась Лариса.

– Эта техника сожжена в первую арабо-израильскую войну. Я даже не помню, в каком году. Нам гид рассказывал. У арабов были танки и броневики. И солдат примерно сто к одному. С другой стороны не было ничего, кроме винтовок и бутылок с бензином. Но они были в руках людей, которым нечего было терять.

– Людям всегда есть что терять…

– Большинство солдат-израильтян уже потеряли свои первые семьи и дома в Европе. На их стороне были ярость, военный опыт и понимание того, что третьей жизни – не будет. Результаты ты видишь.

– Эта техника пролежала полвека?

– Да. Ее регулярно подкрашивают, подмазывают. Но не убирают. Чтобы помнили. Здесь вообще все стараются помнить: и что было три тысячи лет назад, и пятьдесят.

– Все равно – продажа оружия провоцирует насилие.

– Наверное. Но мира, где все друг друга только любят, не будет еще долго.

– А жаль. – Лариса закрыла глаза и то ли сделала вид, то ли на самом деле задремала.

А Петр поддал газу, помогая машинке взобраться на очередной длинный подъем.

Он не любил подобных разговоров. Конечно, пушки (или, в его случае, истребители и авионика) – это товар. Причем товар, продажа которого в прямом смысле слова спасает целые российские города. Вон коллеги продали Индии отличные танки Т-90. И кому от этого хуже? Нижний Тагил не вымерзнет и не обанкротится. Государство получит солидные налоги. А Индия – реальное прикрытие от недружелюбных намерений соседей. Тот же Пакистан только что закупил огромную партию украинских Т-80.

«Черт-те что делается!» – вдруг сообразил Петр. В случае конфликта в самом центре Азии сойдутся в танковой битве изделия еще недавно единой державы! А ныне – братских славянских стран, яростно конкурирующих на мировом рынке оружия.

А его собственная командировка? Израиль не покупал российского вооружения. Но имел отличные позиции в модернизации электронных систем разбросанных по всему свету российских «МиГов» и «Су». Однако полная модернизация невозможна без участия создателей самолетов. И вот намечается весьма выгодный альянс. Скажи об этом кому-нибудь пятнадцать лет назад – сочли бы сумасшедшим.

Наверное, лучше об этих проблемах просто не думать. Железки, которыми торгует Петр, никого сами по себе убить не в состоянии. Убивают идеи. Убивает политика, рожденная этими идеями. А оружие – это только железки. Петр помнил, как его поразила информация о китайских погромах в Нанкине. Количество убитых атомной бомбой в Хиросиме известно всем. Но японцы обычными ножами зарезали там гораздо больше китайцев. Конечно, не за одну секунду, как в случае ядерного взрыва, а за три дня. Но – гораздо больше! И обычными ножами.

Хорошо, нож – тоже оружие? Тогда возьмите Камбоджу. Там три миллиона – или больше? – людей убили просто мотыгами. Ставили в яму и били по голове. Наверное, не хватало ножей.

А сколько людей умерло в наших лагерях? Даже не расстреляно, а просто умерло: от голода, от холода, от тоски.

Нет, единственное оружие, убивающее по-настоящему, – это идеи. А за идеи, как правило, не наказывают.

И все же что-то мешало Петру совсем отмахнуться от слов Ларисы. Это и задевало его. Может, давнее воспоминание? Он в начале своей инженерной карьеры занимался специальной областью газодинамики: диссипацией энергии в ударно-волновых течениях. И вдруг синтезировал красивую в инженерном смысле идею. Если не вдаваться в детали, он придумал универсальную аэрозольную мину для подрыва крупных зданий, не содержащую запалов, детонаторов, часовых устройств и прочей механики, чаще всего отказывающей при боевом применении. Деникин набросал план устройства и пришел с ним к своему научному руководителю.

Шеф внимательно посмотрел на расчеты, чертеж и с уважением взглянул на аспиранта.

– Пожалуй, это сработает, – сказал он. Петр тогда испытал кайф от похвалы. Не всякий удостаивался такого, отработав с шефом гораздо больше времени.

– Напишем заявку на изобретение? – возликовал юный Деникин. Изобретение – это изобретение, даже если на него поставят гриф и желающие смогут просмотреть его только при наличии допуска. Кроме того, это солидная помощь при защите кандидатской диссертации, над которой корпел Петр.

– Пиши, – сказал шеф и посмотрел на часы, давая понять, что аудиенция закончена.

– А… как же вы? – не понял юный изобретатель. Во-первых, в то время принято было «приглашать» в состав авторов своих руководителей, а во-вторых, его изобретение действительно основывалось на работах шефа.

– А мне уже пора о душе подумать, – мудро улыбнулся шеф. – Пиши один, тебе нужнее.

Петр был ошеломлен отказом шефа, генерал-майора запаса, между прочим. И звание он получил, работая еще над послевоенными ядерными проектами. Он долго обдумывал этот странный факт. Так долго, что творческий кайф успел иссякнуть. А недоумение от отказа шефа и, главное, от его странных, нелогичных совсем слов осталось. В итоге Родина не получила оригинальное диверсантское оружие, а Петр Деникин защищался по вполне открытой теме.

Кстати, идея его не осталась потерянной для человечества. Нашлись другие светлые головы, и у нас, и за рубежом, которые придумали похожие методы для отправки на тот свет себе подобных. И, странное дело, Петр, узнав о потерянном научном приоритете, не то что не расстроился, а даже непонятным образом успокоился.