Читать книгу - "Горький мед любви - Пьер Лоти"

Мирно текли дни у подножия кокосовых пальм, бросавших тень на нашу хижину. Мы вставали утром, после восхода солнца, шли в сад королевы, купались в ручье, под сенью мимоз, что составляло особую прелесть утра на Таити.

После купания непринужденно беседовали со служанками королевы, так проходило время до полудня, до обеда. Рарагю была очень непритязательна; она, как и в Апире, довольствовалась печеными плодами хлебного дерева и несколькими сладкими пирожками, которые каждое утро приносили нам китайцы.

Большую часть нашего времени занимал сон. Все жившие в тропиках знают прелесть полуденного сна. Мы вешали на веранде гамаки из алоэ и проводили время в мечтах и дремоте под громкий треск кузнечиков.

После обеда появлялась обыкновенно подруга Рарагю, Теураги, чтобы поиграть с ней в карты. Рарагю играла в экарте и, как все таитянки, очень любила эту заморскую игру. Молодые женщины садились друг против друга на циновки и проводили целые часы, углубившись в карты.

Еще мы ловили кораллы в море. Рарагю часто плавала со мной в пироге, и мы вместе плескались в теплой голубой воде, отыскивая редкие раковины и водоросли. В нашем диком саду, на кустах померанцев и гардений, постоянно сушились раковины и кораллы, смешивая свои затейливые извивы с травой и цветами.

Это была та спокойная, солнечная жизнь, которую когда-то вел на Таити мой брат Руери и которая была предметом моих детских желаний и мечтаний. Но время шло, опутывая меня тысячей нитей, которые могут образовать со временем опасные сети и уже не выпустить.

Рарагю пела много и часто. Подражая птицам, она издавала то пронзительные, то нежные звуки. Она все еще оставалась первой в хоре hymene. Проведенное в лесах детство сделало ее созерцательной и поэтичной; она выражала свои оригинальные мечты пением, сочиняла hymene, смысл которых непонятен европейцам. Но эти странные песни имели для меня непонятное очарование, полное тоски и сладости, особенно когда они звучали среди мертвого безмолвия полуденной Океании.

Наступал вечер, и Рарагю обыкновенно начинала готовить на ночь свои венки из цветов. Но она редко составляла их сама; их делали искусные китайцы, которые из чашечек и листьев настоящих цветов комбинировали новые, фантастические цветы, полные чисто китайской грации. Цветы белых гардений, с их сладким запахом, использовались в большом количестве для этих больших, оригинальных венков, составлявших главную роскошь убранства Рарагю.

Другим предметом украшения была рииа — венок из тонкой белой соломы, похожей на рисовую, сплетенный с большим вкусом проворными руками таитянок. На этот венок кладется reva-reva, дополняющая праздничный головной убор и вздымающаяся как облако при малейшем дуновении ветра. Reva-reva — густая связка тонких, прозрачных лент золотисто-зеленого цвета, которые добываются таитянками из сердцевины кокосовых пальм.

Наступала ночь, Рарагю наряжалась, распускала свои длинные волосы, и мы отправлялись на прогулку. Мы бродили в толпе около освещенных лавок китайских торговцев по главной улице Папеэте или же вставали в круг рядом с танцовщицами упа-упа. Мы возвращались домой рано, и Рарагю, редко принимавшая участие в забавах других молодых женщин, всеми считалась очень порядочной девушкой.

Это было для нас обоих время безмятежного счастья, хотя, уже миновали беспечные дни в лесах Фатауа. И уже ощущалась некая тревога и печаль. Я любил ее сильнее, потому что она была одинока, потому что жители считали ее моей женой. Мирная жизнь вдвоем связывала нас с каждым днем все сильнее, однако она не имела будущего, она должна была кончиться, оборваться с отъездом и разлукой… вечной разлукой, которая разделит нас морями и землями — ужасающими земными расстояниями…