Читать книгу - "Навсегда разделенные - Тейлор Дженкинс Рейд"

Я редко рассказываю о своей семье, и если уж делаю это, то обычно отрывистыми фразами и пренебрежительными замечаниями. Однако Сьюзен первая, кто по моим словам поняла, что происходит в моей семье и дала этому название. Или, по крайней мере, описание.

— Вы правы, — соглашаюсь я.

— Не переживай из-за своих родителей. Они будут вести себя так, как хотели бы, чтобы себя вели с ними, и это будет диаметрально противоположно тому, что тебе нужно. Я бы сказала: перестань ждать от них того, чего они дать тебе не могут. Я не эксперт в человеческих отношениях, просто после смерти Стивена заметила, что есть огромная разница между тем, что я хочу получить от знакомых, и тем, что они желают мне дать. Мне кажется, окружающие так страшатся оказаться в нашем положении, что даже теряют способность нормально общаться с нами. Так что не зацикливайся на этом.

К концу ее тирады, я допиваю свою «Маргариту». Как так получилось — не знаю. Приносят наши фахитас — шкварчащие и претенциозные, если можно так назвать фахитас. Нам столько всего несут, что глаза разбегаются: лепешки из пшеничной и кукурузной муки, гарниры, сковороды с начинкой из курицы и овощей, гуакамоле, сыр, сальсу, салат¹⁹. Это какой-то королевский пир! А курица так громко шкворчит на сковороде, что это слышат, наверное, все посетители ресторана.

— Эффектно, да? Даже слишком, — замечает Сьюзен. — Но мне нравится то, что из подношения обеда они делают целое шоу. Хотя, конечно, нет никакой нужды в том, чтобы курица продолжала жариться на столе.

Возвращается официант, чтобы проверить, всем ли мы довольны, и Сьюзен заказывает нам еще по «Маргарите».

— Мне с арбузным вкусом, — вставляю я.

— И мне такую же, — присоединяется ко мне Сьюзен.

Наслаждаясь обедом, мы говорим о политике и семье, о фильмах и пробках на дорогах, о мировых новостях и забавных историях. Мне хочется говорить со Сьюзен не только о жизни и смерти, не только о Бене и Стивене. И кажется, это возможно. Кажется, я могу узнать Сьюзен вне постигшей нас трагедии. Но Бен — то, что нас объединяет, поэтому разговор в конечном итоге всегда возвращается к нему. Меня занимает вопрос, нормально ли это — говорить о Бене вслух? Не должна ли я скрывать свою одержимость смертью Бена? И еще меня волнует вопрос: насколько я могу положиться на Сьюзен?

— Ты собираешься перекрыть поток приходящей ему почты? — спокойно спрашивает она, подцепляя вилкой оставшиеся на сковороде кусочки.

— Нет, — качаю я головой. — Я даже не знаю, как это сделать.

И дело не только в этом. Я боюсь, что брачное свидетельство застрянет где-нибудь на почте, потому что прийти оно может на имя Бена.

— Это легче простого. Мы можем сделать это сегодня, если хочешь, — предлагает Сьюзен.

— О, — отвечаю я, пытаясь придумать, как ее отговорить от этого, и вдруг понимаю, что у меня нет ни одной подходящей отговорки. Остается только сказать правду. — Я всё еще жду брачное свидетельство. Не хочу, чтобы оно затерялось где-то на почте.

— О чем ты? — Она берет пальцами кусочек лука и кладет себе в рот.

— Я еще не получила его и боюсь, что свидетельство могут прислать вместе со старыми счетами Бена, вместо того чтобы прислать его мне.

— Ты его еще не получила?

Я так и знала. Судя по тону Сьюзен, тут действительно что-то неладно. Я столько времени молчала об этом, переживая, что меня сочтут за врушку, и решат, что я солгала насчет свадьбы. Боясь, что меня примут за неадекватку, не имеющую никакого отношения к Бену. Но в голосе Сьюзен не промелькнуло ни тени сомнения. Лишь беспокойство из-за возможной административной или почтовой ошибки. Она и мысли не допустила, что я — не та, за кого себя выдаю. Должна признать, она сильно изменилась с нашей первой встречи. Она довольно быстро справляется с эмоциональными потрясениями.

— Пока нет. Каждый день проверяю почту, открываю все конверты подряд. Его нигде нет.

— Нужно обзвонить инстанции, понять, где оно находится сейчас. Ты узнавала у Регистратора, есть ли у них запись в архиве?

— Нет, — качаю я головой. На самом деле пока я не озвучила то, что еще не получила свидетельство, мне это не казалось чем-то ужасным. И мне не хотелось связываться со всякими административными и снабженческими службами, выясняя, где мое свидетельство. Это же будет сущим кошмаром.

— Тогда с этого и начни. Ты должна узнать, получили ли в муниципалитете подлинник брачного свидетельства.

— Хорошо. — Видя беспокойство Сьюзен, я тоже забеспокоилась.

— Не волнуйся, — утешает она меня, беря за руку. — Мы выясним, где оно.

Благодаря ее этому «мы», а не «ты», я больше не чувствую себя одинокой. Я чувствую, что если сама не смогу изо всего этого выбраться, то она мне поможет. Чувствую себя так, словно теряю равновесие, находясь вверху на туго натянутом канате, но мне не страшно, потому что подо мной страховочная сеть. И всё это благодаря короткому «мы». Я слышала подобное и от Анны, но всегда понимала, что она ничем не может мне помочь. Она может поддержать меня, но не может вселить в меня спокойствие и уверенность. Впервые я не сама по себе. И не только от одной меня всё зависит.

— Так ты позвонишь в понедельник в муниципалитет? — уточняет Сьюзен.

Я киваю. Она уверена, что мы с Беном поженились в Лос-Анджелесе, и у меня не хватает духу сказать ей, что это не так. В душе я хочу это сделать. Хочу, чтобы между нами не осталось никакой недосказанности. Хочу рассказать ей абсолютно всё. Но я знаю, что всё не так просто. Что новообретенная связь между нами еще слишком хрупка, чтобы вываливать всю правду.

— Мне попросить счет? — спрашивает Сьюзен.

— После последней «Маргариты», думаю, мне не стоит спешить на выход, — смеюсь я, и она улыбается.

— Тогда закажем десерт!

Она заказывает жареное мороженое и сладкие начос²⁰. Мы лакомимся мороженым и облизываем залитые шоколадом края чашек. Мне всегда представлялось, что так проводят время мамы с дочками, пока их мужья и отцы занимаются бизнесом.

Сев в машину, я думаю о тех вещах, что забыла сказать Сьюзен, и неожиданно понимаю, что с нетерпением буду ждать нашей следующей встречи.

Анна терпелива со мной, ничего не ожидает от меня и во всём поддерживает, но я вижу, что начинаю ее раздражать. Она втянута во всё это только потому, что является моей подругой. Даже самые понимающие и чуткие люди через какое-то время начнут задаваться вопросом: когда же, наконец, вернется былое веселье?! Веселье, не приправленное моей потерей. Веселье, не заканчивающееся моим жалобно-печальным видом. Анна знала меня до Бена, знала меня во время наших с Беном отношений и теперь знает меня после Бена. Она никогда об этом не говорит, но тут и слов не надо: я прекрасно понимаю, что больше всего ей нравилась я «до Бена».

Анна сказала, что в восемь заедет за мной, но около семи звонит мне, чтобы спросить, можно ли ей прийти не одной, а с парнем, с которым она сейчас встречается.