Читать книгу - "Затерянная в Париже - Барбара Картленд"

— У меня нет желания быть вице-королем. Я хочу вести спокойную, обычную жизнь, и не хочу исполнять никакую другую должность, кроме должности вашего мужа.

Уна взглянула в его лицо, а потом, положив ладошки ему на грудь, немного оттолкнула его от себя.

— Это… неверно, — сказала она. — Я знаю, что это неверный шаг с вашей стороны. Вы такой умный… такой хороший… и сегодня, ложась спать, я подумала, как много вы могли бы сделать для Ирландии.

— Забудьте Ирландию! — резко сказал герцог. — Она ничего не значит. Для меня имеет значение только то, что я люблю вас. И, сокровище мое, мне понадобится очень много времени, чтобы рассказать вам, как сильно я люблю вас.

Он бы поцеловал ее еще раз, но ее руки все еще держали его на некотором удалении.

— Нет! — воскликнула она. — Я не смогу вам этого позволить. Я слишком сильно люблю вас!

Она сделала неожиданное движение и, освободившись из его объятий, отошла и села на край широкой кровати.

Герцог не сделал попытки удержать Уну. Он только смотрел на нее с нежностью во взгляде; никто еще не видел его таким. Он думал, что за всю свою жизнь еще не встречал женщины, которая поставила бы его интересы выше своих собственных. Еще он думал о том, что не одна женщина из его окружения сходила бы с ума, стремясь стать, если только возможно, не только герцогиней Уолстэнтон, но и вице-королевой Ирландии.

Уна, задумавшаяся о чем-то, и не представляла, какую милую картину она являет.

В простой белой ночной сорочке она ярко выделялась на малиновом шелке штор, драпировавших кровать герцога; эти шторы выбрал его дедушка, когда обставлял дом.

Огромный герб Уолстэнтонов был вышит на покрывале, и герцогу показалось, что Уна похожа на нимфу, появившуюся из сказки, слишком хрупкую, чтобы быть человеком.

— Мне… надо подумать… — сказала она, словно разговаривая сама с собой.

— Вы ошибаетесь, — ответил герцог. — Позвольте отныне вашему мужу, каковым я намереваюсь стать, думать за всех. Вам остается, моя прелестная, только любить меня.

Он медленно подошел к ней и, когда она подняла к нему свое озабоченное личико, сказал:

— На сегодня вам хватит волнений. Идите спать, а завтра я решу все наши проблемы простейшим способом, потому что мы поженимся.

Она покачала головой, и он сказал улыбаясь:

— Моя жена должна мне подчиняться. Сказав это, он протянул руки и, подняв ее с кровати, крепко прижал к себе.

— Я… пытаюсь подумать… что для вас хорошо… — прошептала Уна.

Он еще крепче прижал ее к себе и сказал:

— Для вас хорошо бы было поцеловать меня… Она собралась что-то ему ответить, но он закрыл ее губы своими.

Она была возбуждена так же, как и он, и им было трудно думать о чем-либо, кроме друг друга.

Только после того, как они, опять покинув грешную землю, испытали невероятный восторг, герцог опомнился и сказал:

— Дорогая, вы должны идти спать. Я отведу вас обратно в комнату.

Она, похоже, только сейчас вспомнила, что привело ее к нему в комнату, и вздрогнула, а герцог поспешно сказал:

— Никто вас там не напугает, а двери мы оставим открытыми, и я смогу услышать, если вы закричите.

Он улыбнулся, чтобы его слова не прозвучали упреком:

— Вы не должны забывать запирать за собой двери.

— Я… никогда об этом не думала, — просто ответила Уна. — В школе нам никогда не позволялось запирать двери.

Слушая ее, герцог удивлялся — как он мог сомневаться в ее невинности и чистоте? Ей и в голову не пришло, подумал он, что ей следует стесняться — ведь она прибежала к нему в комнату как была, в одной ночной рубашке.

Целуя ее волосы, герцог подумал, что он — счастливейший человек на земле, потому что он нашел то, что ищет каждый мужчина, но мало кто находит.

— Я отнесу вас, — негромко сказал он ей. Он наклонился и взял Уну на руки.

— У вас было много переживаний сегодня вечером, — сказал он. — Я хочу отнести вас в постель, мое сокровище, и хочу, чтобы вы уснули, думая только обо мне.

— Я и не… смогу… думать ни о чем другом, — ответила она.

— Завтрашнюю ночь мы проведем вместе, — тихо сказал герцог, — я расскажу вам о своей любви, а вы мне — о своей.

Герцог нес Уну на руках через пустую комнату в ее спальню. Он ощущал мягкость ее тела, а благоухание ее волос наполнило его сердце новыми, не испытанными ранее ощущениями.

Герцог уложил ее на подушки и укрыл одеялом. Потом он сел на край постели и сказал ей:

— Я люблю вас! И хочу, чтобы вы знали, моя милая, что, хоть мы и не поедем в Ирландию, я буду счастлив жить с вами в Англии, Франции или в любом другом месте, которое вы выберете.

Уна обвила руками его шею:

— Вы такой удивительный, такой замечательный, — сказала она. — Это действительно потеря для общества — если вы весь будете принадлежать только мне одной. Но… пожалуйста… обещайте мне… одну вещь…

— Какую? — спросил герцог.

— Что вы позволите мне… помогать… ну хоть немножко… во всем, что вы делаете. Я не буду вам мешать… Я не буду высовываться… Но я так хочу стать… частью вашей жизни…

Герцог крепко обнял ее.

— Вы всегда будете частью моей жизни, — частью, которая очень важна, частью, которая является и частью меня, потому что, любовь моя, мы будем не двумя людьми, а одним.

Его губы нашли ее губы, и, будучи глубоко тронутым ее словами, он поцеловал Уну с благоговением.

И снова герцог увлек ее прочь, в мир, наполненный почти ослепляющим сиянием счастья.

Это была любовь, любовь, наполнившая все ее тело и ее душу. Любовь, которая, как думала Уна, должна была ее оставить.

Ее руки притянули его ближе к себе, и, сливаясь в поцелуе, полном экстаза, дарованного им Богом, Уна подумала, что никогда больше не будет одинока в Париже, да и в любом другом месте.

Герцог проснулся и понял, что он никогда еще не был так счастлив.

Он понимал — все изменилось просто потому, что Уна вошла в его жизнь. Ему казалось, что она находится на недостижимой высоте, подобно идеалу, который не может существовать в реальной жизни.

Победы над женщинами, которых он знал и на которые ушло так много времени, сейчас казались ему пустым занятием, на которое он растрачивал себя, свою душу. И, подумал герцог, это еще не главное.

С ними он предавал свои собственные идеалы, свою жизнь.

Уна пробудило в нем нечто, оказавшееся неотъемлемой частью его внутреннего мира, и теперь он не понимал, как он мог жить без нее раньше.

Он поднялся с постели и пройдя через комнату, встал у двери, соединявшей их комнату. Он удержался от порыва пройти к ней и разбудить ее поцелуем. Герцог сказал себе, что после вчерашних драматических переживаний она нуждается в отдыхе и он должен думать о ней, а не о себе.