Читать книгу - "Врач-армянин - Сабахатдин-Бора Этергюн"

Приехали на побережье, в домик Сабире. В ее экипаже. Через четыре дня тот же экипаж заедет за мной. Вдруг мне пришло в голову — кучер Сабире. Слуги — это вообще-то проблема. Но Сабире мне говорит, что ничего не надо бояться, она хорошо платит своим слугам. Я спросила Мишеля, каким образом он уедет. Он ответил, что за ним заедет его знакомый, и тоже сказал, чтобы я не беспокоилась.

Ветрено. Волны темно-синие, чуть свинцовые даже, пенятся белой пеной. Безлюдно. Низко над головой нависает небо, набухшее дождем.

Кучер Сабире внес в дом два моих чемодана и уехал. У меня ключ. Сначала я даже немного испугалась — а вдруг Мишель не приехал, но в доме тепло, печь затоплена, чисто. Здесь всего три небольшие комнаты, обстановка более чем скромная. Дешевый ковер, тахта, узорные решетки на окнах. Из кухни вкусно пахнет пилавом.

Конечно же, он приехал и ждет меня. Мне не хочется сидеть в комнате. Я снова надеваю теплую накидку, шляпку, захватываю на всякий случай сложенный зонтик и выхожу за калитку.

Ждать пришлось недолго. Вскоре я увидела его. В темном пальто, голова непокрыта — каштановые волосы на ветру. Все прежние мысли превратились в ничто. Хотелось только припасть к его груди, ерошить пушистые волосы… И я могла думать о каком-то Ибрагим-бее, о совершенно чужом мне человеке? Смешно и странно.

Мишель увидел меня и, как мальчишка, побежал мне навстречу. Я тоже побежала, размахивая сложенным зонтом. Наверное, я выглядела комично, но все равно смеяться было некому. Никто не видел нас.

Я обхватила его за шею озябшими руками, мой зонтик оказался у него на плече.

— Как шпага… Как будто бы ты посвящаешь меня в рыцари… — Он целовал мое лицо, держал его в ладонях. Его морские глаза сияли.

Посыпал мелкий дождь. Мы быстро шли к дому, обнявшись крепко. Зонтик я так и не раскрыла.

Мы вошли в крохотную прихожую. Я сбросила ему на руки накидку, шляпку; он взял мой мокрый зонтик. Я забыла надеть перчатки.

Он стоял в своем темном пальто, держал в руках мою накидку, шляпку, зонтик.

— Я во всем виноват, — он наклонил голову. — Во всех смертных и бессмертных грехах. Будешь казнить?

— Конечно! — я рассмеялась. — Отрублю голову ятаганом! Скажи мне только одно: в тот день ты просил Сабире приехать ко мне?

— Да.

— В тот день у тебя с ней что-нибудь было?

— Нет.

— Поклянись, что у тебя с ней никогда ничего не будет!

— Клянусь.

Мы уже говорили серьезно. Но после того как он поклялся, на меня напала какая-то ребячески озорная веселость. За едой мы шутили, дурачились. Он и вправду приготовил превосходный пилав и заварил чудесный крепкий чай.

— Ты ребенок, маленькая девочка, — говорит он и смотрит на меня так нежно и грустно.

Мне приятно это слышать. Боюсь только, что поощренная таким образом, и вправду начну вести себя, как маленький ребенок.

Мы поговорили обо всех этих делах с морфием.

— Я буду откровенна с тобой. Мне это не очень нравится. Зачем это? Тебе не хватает денег?

— Дело не во мне. Эти деньги идут на то, чтобы помочь другим людям. Когда-нибудь я расскажу тебе подробно. Но поверь, я не делаю ничего дурного.

— Но разве это хорошо, снабжать людей наркотическим средством, обрекать их на мучительную зависимость от иглы и шприца?

— Я никого не приохотил к морфию. Я только доставляю морфий тем, кто уже не может обойтись без него. Если бы не я, это делал бы кто-нибудь другой.

— Но среди этих людей есть и военные. Как они будут исполнять свой долг в действующей армии?

— Ах, Наджие, быть с тобой — это пытка. Но я не могу жить без этой пытки! Ну чего ты хочешь сейчас? Я мог бы тебе солгать, что я все это брошу. Но я не хочу обманывать тебя. Я связан с другими людьми, я не могу это бросить так сразу.

— Ну, не сразу. Постепенно.

Наверное, это прозвучало смешно. Но он посмотрел на меня грустно и сказал серьезно:

— Я постараюсь.

Дальше расспрашивать я не стала. Меня удовлетворило это «Я постараюсь». Я не была так наивна; я понимала, что одно дело — сказать, и совсем другое — на что-то решиться. Но ведь сейчас он был со мной предельно честен, это меня расстрогало.

В ту ночь я скрестила ноги у него на шее, мне казалось, что он весь во мне.

Эти дни прошли чудесно. Мы бродили по берегу моря, кидали в воду камешки. Песок был темный и влажный. Я думала, что летом здесь снова станет тепло, хорошо. Наверное, мы приедем сюда летом. Здесь ведь и летом мало кто бывает, это ведь не что-то такое модное и красивое, вроде Принцевых островов.

Что еще запомнила? Мишель действительно хорошо готовит. Я спросила, где он этому научился. Он ответил, что это отец выучил его. Я спросила, часто ли он видится с отцом. Мишель ответил, что бывает по-всякому. Случалось он не видел отца годами.

В другой раз я вошла в комнату, где мы спали. Он уже лег. Лежал на одеяле. Он поднялся мне навстречу. Было уже темновато, сумеречно. Белое белье обтягивало его фигуру. Что-то странно посверкивало на лице. Я пригляделась. Это были очки в тонкой позолоченной оправе.

— Ты что же, спишь в очках, а читаешь без очков? — я засмеялась. — Первый раз вижу тебя в очках.

— Читал и забыл снять. Я немного близорук.

— Я давно догадалась, еще при первой нашей встрече.

— Как?

— Ты смотрел так странно — настороженно и беззащитно — характерный взгляд близорукого человека.

— Я не очень люблю очки, — признался он.

— Да, без очков тебе лучше. Но и в очках совсем не так уж плохо — ты становишься похож на маленького мальчика; сама не знаю, почему.

Почему влюбленные так любят отыскивать друг в друге детские черты? Наверное, для того, чтобы видеть друг друга чистыми и светлыми.

— Что ты читаешь? — спросила я.

Он сказал, что читает одну из книг Фрейда — австрийского врача. Я попросила, чтобы он, когда закончит, дал прочесть и мне; он обещал.

В день перед моим отъездом я пошла походить одна по берегу моря. Миш хотел пойти со мной, но я сказала ему, что должна побыть одна. Его лицо стало грустным.

— Не обижайся, — ласково попросила я.

Почти час бродила, смотрела на море. Мне показалось, что мы оба очутились на маленькой планете, где никого нет, кроме нас двоих и морских волн.

Совсем стемнело, похолодало, я отправилась домой.

Когда открывала калитку, правая перчатка зацепилась за едва приметный гвоздик и разорвалась.

В комнатах меня встретила тишина. Но я чувствовала, что он дома. Он спал, прикрывшись тонким покрывалом; тело его гибко изогнулось, словно большая рыба на рисунке. Я остановилась у постели, без шляпки, но накидку и перчатки еще не сняла. Он лежал спиной ко мне, дыхание было совсем неслышным.