Читать книгу - "На сцене, в постели, в огне - Елена Арсеньева"

Тонким от презрения голосом Козинцев сказал:

— Ах, мы забыли нашу примадонну! Прошу прощения!

И указал на середину зала.

С трудом справившись с ногами, которые, конечно же, немедленно онемели от страха, Лёля вывела себя на указанное место и принялась играть свой этюд.

Она изображала девчонку-шарманщицу, пришедшую в какой-то двор. В те времена таких девчонок еще можно было увидеть на улицах. Лёля крутила ручку воображаемой шарманки, морщась от звуков, издаваемых машинкой, обаятельно улыбалась слушателям с верхних этажей домов. Собирала деньги, завернутые в бумажки и сброшенные вниз, и, в зависимости от суммы, то улыбалась, то делала презрительные жесты. Потом долго и беззвучно (этюд был немой, потому что кино тогда было немое!) скандалила с воображаемым дворником и наконец медленно, с видом победительницы, удалялась, вертя бедрами.

И тут Козинцев вскочил и закричал:

— Великолепно!

Лёля расплакалась от счастья и убежала из мастерской. Зато она точно знала, что теперь-то у нее все получится!

Между прочим, с этим этюдом произошла очень смешная история. Козинцев и Трауберг вставили его в фильм «Братишка», и, когда мама повезла Лёлю на каникулах лечиться в Анапу (у нее с детства были слабые легкие), фильм шел там. Правда, от довольно длинного этюда остался только крошечный кусочек, но Лёля с мамой смотрели его раз сто, а потом умильно попросили киномеханика дать им кусочек пленки.

— А то знакомые до сих пор не верят, что моя дочка — киноартистка! — уговаривала Лёлина мама.

Киномеханик посмотрел на Лёлю с плохо скрываемым презрением, но кусок пленки принес.

— Ты моя патара гого, моя маленькая! — причитала мама. — Какая ты хорошенькая артистка!

Пленку разрезали на кадры и раздали по знакомым и родне. Правда, когда на другой день Лёля с мамой снова пошли смотреть «Братишку», эпизода с шарманщицей они уже не увидели: киномеханик вырезал для них всю сцену из фильма.

Между тем занятия в ФЭКСе продолжались. Чему там только не учили: киножесту, истории кино, акробатике, танцам, фехтованию, боксу… Козинцев считал, что актер должен прежде всего в совершенстве владеть своим телом и лицом. Он до бесконечности тренировал — правильнее будет сказать, «дрессировал» группу, заставляя лишь с помощью рук, ног, мимики, а то вообще… спиной передавать крайние проявления боли, страха, счастья, испуга, тоски… А самое трудное было — мимически изображать полутона чувств, переходы их одно в другое. Но именно этого требовал от актеров «Великий Немой» — кинематограф.

Театральный актер мог сказать: «Мне холодно!» или: «Мне страшно!» — и зрители верили ему, что называется, на слово. Киноактер мог рассчитывать только на свое говорящее лицо, говорящее тело. Кажется, у Лёли Кузьминой это все-таки получалось. Причем получалось даже лучше, чем у других, потому что именно ее выбрал Козинцев на главную роль в фильме «Новый Вавилон» — о последних днях Парижской коммуны.

Строго говоря, в фильме играли многие фэксовцы. А еще там играли «типажи» — то есть люди, взятые просто с улицы, которые изображали как бы самих себя: сапожников, прачек, солдат — пролетариев, словом. Героиня Кузьминой, Луиза, была бедной продавщицей и дочерью сапожника. Ее «социальная принадлежность» доставила молодой актрисе массу обид. Ну да, ведь действие происходит в Париже в 1870 году. Какая в то время была мода! Турнюры, шляпы со страусовыми перьями, рюши, оборки, немыслимые прически… Все подружки Лёли по ФЭКСу были наряжены, как куклы, поскольку играли дам из высшего общества или буржуазок. А ей — ей, главной героине! — устроили из растрепанных волос на голове что-то невообразимое, стиль «воронье гнездо», а напялить заставили поношенное, уродское платье «в дрипочку». Костюмер сказал, что это недомерок, и страшно удивился, когда Кузьмина в него влезла, но она была не просто худая, а тощенькая, к тому же настолько приучилась владеть своим телом, что, наверное, ради съемки влезла бы и в выползи́ну — сброшенную змеиную кожу! «Искусство требует жертв», — стоически подумала Лёля, изо всех сил стараясь смириться со своим непрезентабельным видом. Она даже не знала, каких еще жертв потребует от нее искусство, и очень скоро!

Начали утверждать кинопробы. И вдруг Лёлю вызвали «на ковер» к Козинцеву, и все собравшиеся: он сам, сценарист Леонид Трауберг, главный оператор Андрей Москвин, директор картины и другие — принялись пристально разглядывать ее… нос.

— Скажите, Лёлище, — наконец сказал Козинцев. — Откуда у вас на носу бородавка?

— Это не бородавка, — обиделась Лёля. — Это родинка. Я с ней родилась.

— Очень печально, — вздохнул Козинцев. — Придется от нее избавиться. Экран — вредная штука. На крупном плане она вылезает вперед, и при некоторых поворотах головы вы похожи на носорога.

Наверное, кому-то это покажется смешным, однако вопрос встал круто: немедленно удалить родинку Кузьминой — или искать другую актрису. История сия мгновенно стала, как принято выражаться, достоянием гласности. Подруги, друзья и едва знакомые люди приняли в обсуждении проблемы живейшее участие:

— Говорят, тебе надо удалить бородавку на носу?

— Не бородавка, а родинка…

— Ах, какая разница! Ни в коем случае не делай этого! Рахманинов умер просто от прыща, а тут целая бородавка…

— Это не бородавка, а родинка. А потом, Рахманинов жив. Это Скрябин умер.

— Неважно кто. У тебя может быть случиться заражение крови. Что тебе дороже: жизнь или кино?

— Кино…

— Ну и дура!

Но Лёле Кузьминой и в самом деле дороже всего на свете было именно кино. Поэтому она пошла в военно-венерологический госпиталь на удаление своей родинки, хотя все доказывали, что девушке туда идти неприлично, что она осрамит доброе имя свое и своих родителей и теперь ее уж точно никто не возьмет замуж. Учитывая, что Лёля в то время была влюблена в Сергея Герасимова, последний довод на нее чуть было не повлиял…

Сергей Герасимов был, конечно, потрясающий человек. Немного старше остальных фэксовцев, куда более умный, образованный и утонченный, чем они, невероятно талантливый, он был актером до мозга костей, до глубины души. Люди воспринимали его тем, кем он хотел им показаться. Например, он, как и прочие, был одет в какие-то обноски. Но выглядели они на нем даже элегантно — потому что он играл хорошо, почти роскошно одетого человека. А его квартирная хозяйка (дама из «бывших») была убеждена, что он — тоже «бывший», к тому же граф. Когда Сергей разговаривал с ней, фэксовцы помирали от зависти:

— Кажется, голубая кровь так и брызжет из каждой его поры! Мы так не умеем.

Кстати, эта дама дико ревновала к Герасимову Лёлю и почему-то считала ее уличной девкой. Наверное, потому, что та не стеснялась приходить к Сергею домой. Увы, увы, то были только товарищеские визиты — Герасимов с удовольствием дружил с Лёлей, однако был к ней вовсе равнодушен как к женщине. Какая же она женщина?! Девчонка! Нелепая и смешная, хотя, конечно, очень талантливая. С ней интересно. Но — не больше. Она была «свой парень» для Герасимова, вот кто!