Читать книгу - "Я люблю.Бегущая в зеркалах - Мила Бояджиева"

Остап начал свой рассказ, впервые в жизни складывая из отрывочных эпизодов широкомасштабную картину собственной недолгой жизни. Ему приходилось уже не раз излагать для различных инстанций автобиографию. Так он и начал: «Родился в марте 1920 года, в семье рабочего…» Но теперь стало ясно, что самое главное, самое прекрасное и трагическое, самое личное, находится за пределами привычных формулировок, а найти слова, да и просто, осознать многое сразу, с налета было трудно.

Однако Александр Леонидович слушал с такой искренней заинтересованностью и удовольствием, которыми воображение Остапа с подачи советского искусства наделяло лишь вождя мирового пролетариата, углубившегося в звучание «Лунной сонаты». Зуев сидел тихо, спрятав лицо в ладонях, закрыв глаза и лишь короткие, точные вопросы, направлявшие рассказ Остапа, свидетельствовали о том, что он предельно внимателен и собран.

Красноречие Остапа крепло, он и не заметил, как подошел в своем повествовании к событиям последних дней.

— Остап, позвольте мне обращаться к вам запросто. Вы остановились на вашей теперешней службе — наша встреча еще не атрибутирована вашим сознанием. То есть — она еще не получила конкретного определения. Поверьте, я слышал в своей жизни немало историй, но ваша, возможно, и не самая затейливая, тронула меня до глубины души. Я следил за развитием тайного узора вашей судьбы, вроде тоненьких линий на ладони, где каждая черточка, морщинка имеет свое значение и обретает смысл лишь в связи с остальными. Послушайте же — здесь главное — девятнадцатый год. Мы лежали с вашим отцом Тарасом Гульбой в разных окопах. Малограмотный крестьянин, представитель народа еще не знавший о существовании Гоголя, и российский интеллигент-либерал, вставший на защиту российской культуры, готовый умереть ради ее спасения не для себя — для этого же самого народа. Мы целились друг в друга и лишь досадная тогда промашка — дюйм мимо — дырочка в фуражке, привела к тому, что на свет все же появились вы, а я — полутруп, кашляя кровью, тороплюсь дать вам то, что по моей же отчасти вине, не сумели дать вам ни отец, ни Родина — Правду».

Зуев рассказывал сжато и точно. Подлинная трагически изломанная судьба России разворачивалась перед Остапом, навсегда разрушая ту парадную, официозно-помпезную упаковку, в которой скрывала ее советская культурно-идеологическая мифология.

Остап узнал правду о революции и красном терроре, о концлагерях и репрессиях, о фашизме и коммунизме, оказавшимися братьями. Его сознание, не способное все сразу осмыслить, впитывало информацию, чтобы потом, в нужный момент извлечь ее из тайников памяти. Сейчас же было только одно — доверие к тихому, прерывающемуся кашлем голосу. Слушая Зуева, Остап чувствовал «животом», а вернее — своей высокопробной, не поддающейся коррозии совестью, что правда — настоящая, единственная правда, была на стороне его «классового врага».

Говорил Александр Леонидович все с большим трудом, все чаще тянулся дрожащей рукой к стакану с водой, тяжелее кашлял, зажимая платком посиневшие губы. Он старался поскорее спрятать измятую ткань, но было заметно, что на ее белизне расплываются большие алые пятна.

Еще неделю назад, в самом начале весны у Зуева началось внезапное обострение застарелого туберкулеза, полученного еще в окопах Первой мировой и залеченного в Швейцарском санатории. Виктория умерла два года назад, не оставив наследников и в соответствии с брачным контрактом Зуев получил герцогский титул. Он остался один на попечении старого немца-слуги и штата приходящей прислуги. За три дня до визита Остапа в Клеедорф, старик Мартин с шофером уехали в город, за лекарством для захворавшего хозяина, да так и не вернулись. Александр Леонидович, чувствуя усиление болезни, перебрался в самую теплую комнату, прислушиваясь к каждому звуку извне. В среду, по заведенному порядку приходили горничная и истопник, но на этот раз они не явились. Зуев уже не мог подняться, временами впадая в забытье от сильного жара. Несколько раз он снимал телефонную трубку и, услышав русские голоса, догадался в чем дело. Однажды ему показалось, что за окнами кто-то ходит. Кричать он не мог и схватив с тумбочки тяжелый серебряный поднос, запустил им в стекло, стараясь привлечь внимание. Никто не пришел ему на помощь, и первое, что увидел больной, выныривая из бреда, было лицо Остапа.

— Остап, наша встреча может быть прервана каждую минуту. А мне еще предстоит сделать нечто чрезвычайно важное. Прежде всего, я хочу вместе с вами выпить этот последний в моей жизни глоток вина за наших Викторий. Царствие им Небесное, — Зуев поднял хрустальный бокал, — И второе. Я понимаю, что со мной что-то не так. Что-то перевернулось в моей душе и я чувствую, понимаю по другому, чем какую-то неделю назад. Сегодня, сейчас я уверен, что должен просить тебя об услуге… Когда закончится все это фашизм и коммунизм и какие-нибудь еще чумные «измы», возможно, жизнь сложится так, что ты встретишься на узкой дорожке с человеком, которого должен будешь пощадить… Варя назвала его Сашенькой. Сашенька Кутузов. Друг мой, я перешел на «ты» — так требует мое сердце, а для церемоний нет времени, — Зуев судорожно глотнул воздух, — наша «партия» движется к концу, а мы так и не поняли, кто из нас победитель. Вернее, этот вопрос решаешь сейчас для себя ТЫ. Я же знаю — мы — союзники. И с этим заверением предупреждаю — я вооружен.