Читать книгу - "Любовь в условия не входит - Эльвира Смелик"

– Поедешь со мной? Будет не хуже, чем в прошлый раз.

Наверное, даже если бы ударил, не получилось бы настолько больно и обидно, не оглушило бы так, что с места не сойти, не шевельнуться, не вздохнуть.

А у Вани в глазах ни раскаяния, ни злости, вообще никаких чувств. Ни желания обидеть, ни желания отомстить, никаких тайных смыслов, он бы предложил то же самое любой, попавшейся на пути. Взгляд пьяно-безмятежный, да ещё – кривоватая улыбочка на губах.

– Шу-чу.

Он опять ткнул в экран мобильника, недовольно проговорил, прижав телефон к щеке:

– Март, ну ты где? – двинулся к выходу, сдёрнул с вешалки куртку. Его мотнуло от резкого движения, и он врезался в косяк, выругался и без перехода продолжил: – Я уже иду. Давай в темпе. – Вывалился в коридор, хлопнул дверью.

А Полина так и стояла посреди комнаты, словно приклеилась, приросла, словно её прибили ногами к полу.

– Может, догонишь? – неожиданно поинтересовалась Таня.

Полина уставилась на неё поражённо, и неизвестно, чего в её взгляде было больше: недоумения или возмущения.

– Догнать? С чего бы?

– Ну явно же он мириться приходил.

– Мириться? – с нарочитой простодушностью переспросила Полина. – Серьёзно? Теперь это называется «мириться»?

В горле образовался тугой комок, мешавший не только нормально говорить, но и дышать.

– Ну-у… – неуверенно протянула Таня. – Да. Просто Ваня в таком никогда не признается. Думаю, он рассчитывал, что ты первая об этом заговоришь. Точнее… – она опять замялась, потупила глаза, и вообще ужасно по-дурацки смотрелась с этими двумя чашками в руках, да ещё со свинками на одной, и несла полную чушь. Но Полина поняла, что она хотела сказать и почему остановилась.

– Точнее, извиняться начну, да? Я же больше всего виновата. А он для этого слишком гордый. А я…

Таня не дала договорить, закончила сама.

– А ты – умная.

– Ага, – легко согласилась Полина. – Поэтому гордость мне не полагается?

Соседка дёрнула плечами.

– Поль, ну ты будто парней не знаешь. Им же легче сдохнуть, чем признать, что не правы. Что виноваты. А Ваня… Я вообще не помню, чтобы он когда-нибудь так напивался. Да ещё откровенничал. И заметь, ведь не у себя дома, и не к Мартину попёрся, а сюда. – Она выжидательно смотрела на Полину, а та упрямо молчала, пялилась в сторону. Тогда Таня опять дёрнула плечами, произнесла: – Но дело твоё, конечно. Может, я и правда ошибаюсь. – И наконец-то слезла с кровати, поставила на стол эти нелепые кружки, зато подхватила с пола бутылку, пробормотала виновато: – Пойду к девчонкам, угощу. Не пропадать же.

Она протопала к двери, обогнув Полину, и её шаги тоже затихли вдали. Всё – тихо и пусто. Невыносимо пусто. А Полина, словно догоревшая спичка – обугленная, коряво изогнутая, готовая в любой момент рассыпаться в прах. Бесполезная. Пламя потухло, добравшись до конца, а нового уже не разжечь. Никогда. Ни-ког…

Она сорвалась с места, вылетела в дверь, проскочила коридор, свернула к лестнице, ухватилась за перила, потому что занесло от резкого поворота. Застыла на мгновение, сохраняя равновесие и уже хотела бежать дальше, но взгляд, словно нарочно, устремился в окно на площадке.

Тёмно-красная машина выезжала с асфальтового пятачка перед общежитием на дорогу.

Полина закусила губу. Не успела. Так, возможно, и хорошо, что не успела?

С чего вдруг она рванула? Совсем свихнулась? Прониклась Таниными речами? Но та ж и сама говорила, что может ошибаться. Да точно – ошибалась!

Какое там «мириться»? Ваня приезжал только для того, чтобы унизить её в очередной раз. Потому и не остался дома, потому и не завалился к Мартину, чтобы Полина точно увидела, как он сидит, прижимаясь к другой девушке, как ему весело и беззаботно, и насколько на неё наплевать. И не в каким-то там переносном, а в самом прямом смысле – рассмеяться в глаза, наговорить гадостей.

Да пусть валит к чёрту! Мусолит свои обиды, нянчит уязвлённое самолюбие. И она тоже не простит, никогда не простит. Даже если Преображенский, как Танин Харламов, всю ночь проторчит возле её комнаты. Нет, она не купится! Точно так же отпихнёт ногой, перешагнёт, пошлёт подальше.

Только ведь Ваня… он тоже – никогда… не станет так валяться под дверью.