Читать книгу - "Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя - Елена Езерская"

Вынести это Ольге помогла только ее ненависть, которая вскоре превратилась в одержимость, усилившуюся после известия о рождении первенца наследной четы — принцессы Александры. И с каждым следующим ребенком (царевич Николай родился через год после нее, а еще через два года — будущий царь Александр III) тяга к отмщению становилась для Ольги все более необоримой.

Неожиданная смерть мужа, который был значительно старше ее, развязала Ольге руки. Оставив Венцеслава и детей, прижитых от Иринея, на попечение родственников почившего в бозе мужа, она уехала в Италию. До нее дошли слухи (как потом оказалось — неподтвержденные), что император Николай намерен появиться в Палермо, где собирались главы Священного Союза европейских правящих династий, в сопровождении сына, которого все больше и больше в последнее время привлекал к государственным делам.

Однако Николай приехал один, вручив Александру на время своего отсутствия неограниченные права распоряжения высшей властью в государстве. И Ольгу, метавшуюся по городу в поисках возможности встречи с бывшим возлюбленным и отцом своего ребенка, заметила императрица Александра Федоровна. Она в то время отдыхала и лечилась на Сицилии, чей сухой воздух и благодатный морской климат оказывал благотворное влияние на типичное петербургское легочное недомогание. Тогда у России на острове была не только своя военная база, но и флот, стоявший в гавани Палермо. И тайная полиция здесь тоже оказалась так сильна, что Ольга немедленно почувствовала опасность.

Она снова вынуждена была бежать, не осуществив и десятой доли того, что задумала, — наняла рыбачью шхуну и скрылась на соседней Мальте, обители масонов.

И хотя остров покорил ее воображение красотой средневековых замков, вознесенных в горы, и великолепием дворцов и отелей вдоль береговой линии, Мальта показалась Ольге слишком провинциальной и чересчур многозначительной одновременно. Ей представлялось, что настоящие тайны острова — в прошлом, а тот же Краков, к примеру, мог легко соперничать в католическом величии с Ла-Валеттой.

Но на корабле, который вез ее из Мальты во Францию, Ольга, решившая предпринять европейское турне, познакомилась с Игнатием Маевским — родовитым польским дворянином и революционером. Позднее он ввел ее в круг эмигрантов-соотечественников, коих во Франции проживало немало, и Ольга увлеклась вдруг идеей независимости. Правда, она не совсем точно представляла себе, как сочетается борьба за освобождение Польши с ее мечтой о провозглашении Венцеслава королем своего народа. Но сама мысль оказаться в центре борьбы с ненавистным ей петербургским двором была для Ольги весьма привлекательной. И она с удовольствием и горячностью включилась в новую для себя игру.

Для начала она сделалась курьером тайного общества. Очаровательная молодая женщина с большей легкостью пересекала границы, чем подозрительные своей интеллигентностью разночинцы и люди искусства, а тем более заносчивые аристократичные паны. Потом Ольгу, к тому времени поселившуюся в Париже, привлекли к благотворительности, под которой скрывалась вербовка разбросанной по всей Европе эмиграции в рекруты для будущих сражений. И с этой ролью она справлялась так успешно, что была даже делегирована в Лондон к Мадзини, основателю сети тайных обществ «Молодая Италия», который консультировал польских патриотов.

Мадзини потряс ее воображение. Это было чувство, совершенно не похожее на то, что она испытывала к Александру. Мадзини был не намного старше русского наследника, но даже несколько лет разницы между ними казались Ольге пропастью — настолько глубже, целостнее и величественнее оказался этот генуэзец, сын врача и блестящий писатель. Его жизнь, полная приключений и опасностей, представлялась Ольге сказкой из «Тысячи и одной ночи»: здесь были и заговоры, и вооруженный мятеж, и смертный приговор, и попытка отравиться, когда восстание против владычества Австрии провалилось. Мадзини один сосредоточил в своих руках и в своей голове карту революционных обществ, сетью опутавших Италию, и с его легкой руки — всю Европу. Он, великий и мрачный, сидел в Лондоне вот уже десять лет и неутомимо плел нить для клубка, который обещал стать бомбой, разрушительной и громогласной.

Ольга нашла в одержимости Джузеппе сходные черты той страсти, что сжигала и ее саму. А Мадзини увидел в этой белокурой эффектной женщине то качество, которого так не хватало ему — образованный и тонкий интеллигент Мадзини оказался неспособен к тому лидерству, которого требовала любая революция. Он не любил Францию именно за ее привязанность к идее вождизма. Мадзини — не дуче, он — друг и учитель. Он — воплощенная идея, а возглавлять войска должны генералы.

Самоотверженная полячка — к тому времени Ольга нашла для себя новое имя «пани Ванда» — дополняла созерцательность и прожектерство Мадзини. Джузеппе был склонен считать слово делом, пани Ванда не умела быть столь велеречивой, но с успехом воплощала его идеи и замыслы. Они сошлись, но Мадзини по-прежнему был обречен на безвылазную эмиграцию в Лондоне, а Ольга с решительностью фурии перемещалась из страны в страну, привлекая к себе взгляды мужчин, симпатии революционеров и внимание тайных полиций.

Дети росли без нее, но Ольга успокаивала себя тем, что все ее деяния совершаются во благо их будущего. И, прежде всего — старшего сына, который должен занять свое, подобающее ему место на троне свободной родины. Она все еще оставалась хороша собой, но это была уже не романтичная и жадная до любви фрейлина-провинциалка — Ольга ощущала себя мифологической амазонкой, женщиной-воительницей. Она научилась ездить в седле, как мужчины, когда проводила новобранцев в недоступные горные районы Италии, где карбонарии Мадзини делились опытом со своими славянскими коллегами. Нынешняя Ольга стреляла не хуже любого мужчины и полюбила носить мужской костюм. Он придавал ее статной фигуре еще большую неотразимость.

Ольгу, как и большинство поляков, потрясло подлое предательство Франции, которая, едва свершив революцию, запросила перемирия с другими империями, в том числе и с Россией, отказав польской делегации в петиции о помощи. Она не была в числе демонстрантов в тот день, а наблюдала битву между ними и национальной гвардией со стороны. На самом деле Ольга, которой льстило восторженное восхищение Мадзини ее смелостью, относилась к той категории женщин, которые с большим удовольствием позируют для картины на тему «Свобода на баррикадах», чем стремятся на реальный эшафот настоящей войны.

И поэтому, когда улеглись страсти, и рассеялся дым сражения, «пани Ванда» со скорбным видом сердобольной сестры милосердия появилась в приюте Святой Беатрисы, чтобы ободрить раненых и утешить умирающих. Но каково же было ее удивление, когда на одной из коек она увидела знакомое лицо! Лицо из ее прошлого, которое всегда отзывалось в ней болью и неукротимой мстительностью. Ольга Калиновская узнала в одном из раненых Владимира Корфа. Этот человек уже давно был вне поля ее зрения, ей даже казалось, что она забыла его, но, едва встретив, поняла: прошлое не умирает, оно живо и взывает к отмщению.

Сестры рассказали «пани Ванде», что этот мужчина серьезно пострадал от удара по голове прикладом. Прихожанин-хирург, преподававший медицину в университете и превративший их приют в кафедру для своих студентов, сделал невероятное — незнакомец выжил, хотя и потерял память. Сестры уже несколько раз пытались говорить с ним после того, как мужчина пришел в сознание, но тот не мог назвать ни своего имени, ни вспомнить, откуда он родом. Однако сестры полагали, что мужчина — поляк, потому что язык, на котором он бредил, был похож на тот, на котором «пани Ванда» общалась со своими подопечными, пострадавшими в демонстрации.