Читать книгу - "Жена в награду - Сара Брофи"

За то время, пока королевский гонец добрался до Роберта и Роберт проделал путь до юга, король Вильгельм решил выехать из Вестминстера со всем двором. По какому-то капризу он почувствовал неотложную потребность проверить одну из крепостей, строящихся на юго-восточном побережье.

Роберт скрипнул зубами. Упаси нас Бог от прихотей монархов! Он потратил драгоценное время на бессмысленную поездку в Вестминстер, а потом помчался в погоню за двором, пробиваясь по вечно забитым дорогам восточного направления.

А когда Роберт наконец догнал сумасбродного короля, единственным его желанием было все бросить и при первой же возможности поехать домой. Роберт даже был готов играть роль придворного, как бы ему это ни претило лишь бы ускорить процесс. В конце концов известная доза умело направленного раболепия сделает сговорчивым даже самого упорного монарха.

Тогда Роберт смог бы подойти к самому важному пункту. Он представлял себе, с каким наслаждением твердо и внятно скажет Вильгельму, что больше не нанимается на службу. Он больше не наемник, он уходит в отставку, и королю придется подыскать себе другого дурака, который будет кидаться в бой по мановению его руки. Если Вильгельм не убьет его после этого выпада, тогда можно будет подумать, как жить дальше.

Первое, что он сделает, – поищет, где притаился Роджер. Роберт еще не решил, что сделает с негодяем, когда его найдет, но в любом случае это будет восхитительно и необратимо. Сделав эту приятную работу, он вернется домой и, если все пойдет согласно его намерениям, никогда больше оттуда не уедет.

Таков был его план, простой, недейственный. Роберт любил все делать просто и эффективно. Но все оставалось странно иллюзорным.

Он пока еще не взял даже первый барьер – ему не давали аудиенции с королем. С поистине раздражающей вежливостью его и Мэтью разместили в двух маленьких комнатках, где Роберт дожидался монаршей милости. О, возле их дверей стояла очень корректная стража, и никто ни разу не сказал слово «арест», но это была лишь маленькая вежливая формальность, и все это понимали.

Так что приходилось ждать.

Тянулись дни за днями, Роберт ждал аудиенции, которая не была для него первостепенной необходимостью, и хмуро думал, что так можно свести человека с ума. Видит Бог, с каждым новым днем бездействия он все больше чувствовал, что готов сбежать отсюда.

Бездействие – жестокое наказание для человека, привыкшего к деятельности. Слишком много времени остается на то, чтобы думать. Роберт размышлял о том, как попал в такой переплет, но, сколько ни пытался рассортировать дела в подобие порядка, приходил к одному вы воду: он должен был остановить это мучение еще до того, как оно началось. Он должен был не дать Роджеру запустить свои когти в душу Имоджин.

Если бы он это сделал, то, возможно, не оказался бы сейчас в ловушке.

Надо было протыкать мечом каждого посланника, сжигать их пергаменты, а пепел развеивать по ветру. Согласен, не очень дружелюбно, но по крайней мере Имоджин не коснулась бы душевная болезнь, которая сейчас ее разъедает.

Или он мог бы увезти Имоджин с этого туманного острова и найти мирное место где-нибудь на юге Франции, подальше от ее братца.

От отвращения к себе Роберт скрипнул зубами. Все «должен» и «мог» сводились к одному тошнотворному заключению: он должен был сделать все, что в его силах, чтобы спасти ее от мира ночных кошмаров, а единственный способ, каким он мог бы это сделать, – заставить ее рассказать, что, черт возьми, происходит между ней и братом. После этого он сумел бы немедленно положить этому конец, и если понадобится, кровью.

Странно, что издалека все виделось очень простым и ясным. Но кое-что его тогда остановило.

Не безымянное кое-что, а гордость. Его собственная дурацкая гордость не дала сделать то, что требовалось. Что, как не гордость, заставляло его ждать, когда она сама к нему придет? Это гордость хотела, чтобы Имоджин призналась ему в любви.

А сейчас вся гордость ушла, сгорела, ее сменил стыд. Какое значение имела гордость перед лицом любви?

Он не говорил ей о любви, когда она могла его слышать.

Вот еще одна вещь, которую он должен был сделать. Подойти к ней и сказать, что любит. Обнять ее, прижать к себе и никогда не выпускать. Черт, почему он далеко от нее, когда так многое нужно сказать! Это грызло его.

Что, если она в опасности? Что, если она совсем перестала есть и как раз сейчас угасает? Что, если к ней подкрался ночной кошмар и некому было поддержать ее в темноте?

Он подошел кокну и невидящими глазами посмотрел на солнце. «Только мучаешь себя этими «что, если», – насмешливо подумал он и снова начал расхаживать.

– Если не прекратишь, придется тебя убить, – беззлобно сказал Мэтью; сонное выражение лица противоречило его энергичным словам. Он лежал на койке; в импровизированной тюрьме Роберта койку для удобства придвинули к стене. На полу стоял ополовиненный кувшин вина, главный источник веселого настроения Мэтью.

Роберт постарался справиться с демонами ходьбы, сел на пол, прислонился затылком к стене, но ноги отбивали ритм, а кулаки сжимались и разжимались в такт с биением мыслей.

Мэтью злобно посмотрел на Роберта. «Успокоился, называется», – с молчаливым вздохом подумал старик. Все же это было лучше, чем беспрерывное хождение в течение недели, и Мэтью закрыл глаза. Он поморщился, почувствовав тошноту, – ее вызвали дешевый ликер и ходьба Роберта. Мэтью быстро открыл глаза и снова приложился к кувшину.

– За короля и всех, кто к нему заплывает, – невнятно промямлил Мэтью и приподнял кувшин в шутовском приветствии.

– Ты слишком много пьешь, старик.

– Конечно, – заплетающимся языком сказал Мэтью. – Ничего более достойного я делать не могу. В полной мере наслаждаюсь гостеприимством короля. – Он злобно посмотрел на рубиновый напиток. – Хотя, по-моему, король мог бы потратиться на вино, меньше похожее по вкусу на уксус.

– Тебя и этот вкус не остановил, – пробурчал Роберт, с отвращением глядя, как у Мэтью при каждом глотке движется кадык, и все же завидуя, что старик может забыться в алкогольном дурмане. Видит Бог, он бы и сам попытался, если бы хоть на миг поверил, что от этого уйдут и страдания Имоджин. В трезвом состоянии у него по крайней мере оставался контроль над собой, а пьяный он мог разразиться слезами.

Роберт встал и снова начал расхаживать, но поймал недовольный взгляд Мэтью и сел.

Наступила тишина, но в голове у Роберта все кричало о том, что он виноват, хотя он понимал, что ничего не может сделать. Он глубоко вздохнул, стараясь умерить шквал эмоций. Нужно забыться, нужно впасть в оцепенение. Он закрыл глаза и приказал себе успокоиться. Наверное, он действительно ненадолго заснул, и тяжелый стук распахнутой двери о стену привел его в сознание.

Он быстро встал, обеспокоенный нарушением хода их монотонной жизни. Однако Мэтью, кажется, не проявил ни малейшего интереса, на пьяном лице отразилось только вялое любопытство.