Читать книгу - "Королева Таврики - Александра Девиль"

Из-за деревьев показалось несколько всадников, за ними — крытая повозка, затем еще всадники. По одежде Марина поняла, что это греки. Среди них был православный священник и трое монахов. Священник повернул голову, свет упал ему на лицо, и Марина тотчас узнала отца Панкратия.

Стремительно выбежав на дорогу, девушка закричала:

— Отец Панкратий! Помогите, человек умирает!

Священник узнал Марину и что-то прошептал двум ехавшим рядом с ним богато одетым грекам. Девушка остановилась перед всадниками, показывая рукой на раненого и всем своим видом моля о помощи. Она была испугана, бледна, растрепана, в перепачканной одежде, но даже это плачевное состояние не могло скрыть ее красоты. Один из греков, бывший, видимо, главным в отряде, — дородный и важный господин средних лет — посмотрел на Марину сверху вниз и снисходительным тоном спросил:

— Что, красавица, какие-то разбойники ранили твоего дружка?

— Вы ошибаетесь, князь, — вмешался отец Панкратий. — Марина не из тех девушек, которые могут бродить по дорогам с какими-нибудь дружками.

Священник слез с лошади и, подойдя к Марине, отеческим жестом взял ее за плечи.

— Что случилось, дитя мое? Ты попала в беду, когда ехала из обители Стефана Сурожского?

«Значит, он все-таки был там», — невольно отметила Марина и поспешила пояснить:

— На нас напали татары из ватаги Хакима, мне удалось скрыться от них, потом я добралась до хижины Симоне-отшельника. Но Симоне не было дома, зато там его ждали генуэзские разбойники во главе с неким Заноби Грассо.

— Что? Заноби Грассо? — вскрикнул важный грек. — Он где-то недалеко?

— Ближе, чем вы думаете, господин. — Марина показала на труп генуэзца. — Он и его люди хотели меня схватить и продать татарам, но синьор Донато Латино им помешал. Он убил Заноби, но и сам опасно ранен. Умоляю, помогите ему!..

Разглядев бездыханное тело Заноби Грассо, важный грек удовлетворенно хмыкнул:

— Да, это Заноби. Даже не верится, что с этим головорезом наконец-то покончено.

— Видишь, Василий, как удачно начинается для тебя сегодняшний день, — обратился к важному греку его спутник — по всей видимости, родственник или друг.

— Да, Эраст, враг повержен и к тому же руками латинянина. Бог услышал мои молитвы!

Марина вспомнила слова Донато о соперничестве Заноби с князем-феодоритом по имени Василий, и воскликнула:

— Господин Василий, Донато не только убил Заноби, но спас тем самым вас от беды!

И она рассказала о намерении Заноби отравить бея и свалить вину на Василия. Отец Панкратий тут же обратился к князю:

— Долг благодарности велит нам помочь этому человеку. Среди латинян ведь тоже есть благородные люди, и надо их уважать.

— Ну что ж… — князь переглянулся со священником. — Никто не может упрекнуть меня в неблагодарности. Хоть латинянин совершил этот подвиг не ради меня, но я ему все равно благодарен. Пожалуй, возьмем этого раненого в наш обоз.

— Его надо перевязать, он теряет кровь! — воскликнула Марина. — А еще Заноби сказал, что отравил его ядом на лезвии своего меча!

— Среди нас есть лекарь. — Отец Панкратий подозвал пожилого монаха. — Осмотри этого юношу, Тимон, и окажи ему помощь.

Донато перенесли в повозку, и лекарь с помощником стали хлопотать над ним.

— Садись и ты в повозку, Марина, поедешь с нами, — обратился к девушке отец Панкратий.

— А куда вы направляетесь?

— Мы собирались ехать в замок Василия Нотараса возле Алустона, а потом еще дальше — в княжество Феодоро, в Мангуп, — ответил священник, внимательно вглядываясь в лицо девушки, словно изучая ее мысли.

— Но раненый не выдержит такой дальней поездки! — невольно вырвалось у Марины.

— Да, — подтвердил отец Панкратий. — И потому мы с князем решили отвезти раненого в Сугдею, в дом Эраста — двоюродного брата Василия.

Марина забралась в повозку, где лекарь с помощником перевязывали Донато.

Князь, не слезая с коня, громко спросил:

— Что раненый? Будет жить?

Тимон выглянул из-за полога:

— Кровь нам удалось остановить, а дальше все в руках Божиих. Пока невозможно понять, попала ли в рану отрава или нет. Ему сейчас нужен покой.

— До Сугдеи недалеко, там и отлежится, — решил Василий и повернулся к священнику и Эрасту: — А генуэзца оставим здесь, возле дороги. Пусть кто-нибудь из проезжих найдет его тело. Но никто не должен знать, что я тут был и взялся спасать человека, убившего Заноби.

Отец Панкратий кивнул в сторону повозки:

— За монахов и эту девушку я ручаюсь, они никому не скажут.

— Я тоже уверен в своих людях, — заявил князь. — Надо спешить, пока нас тут не заметили.

Отец Панкратий сел в повозку рядом с Мариной, и обоз тронулся в путь.

Девушка тревожно вглядывалась в бледное лицо Донато, и каждый ухаб, каждый камень, на котором подскакивала повозка, словно причинял ей боль.

Тимон поднес к запекшимся губам раненого бальзам и, качая головой, вздохнул:

— Только бы рана не воспалилась… Если начнется лихорадка — дело худо…

— Но ведь не может быть, чтоб меч был отравлен? — с надеждой спросила Марина. — Разбойник просто хотел нас напугать.

— Наверное, главный яд был в его словах, — заметил отец Панкратий. — Иногда людская ненависть и злоба бывают сильней цикуты.

— Рана может воспалиться не только от яда, — пояснил лекарь. — К тому же парень ослабел от потери крови. Понадобится время, чтоб его вылечить.

— Сколько времени? — уточнил отец Панкратий.

— Может быть, месяц, — ответил Тимон.

Марина осторожно коснулась лба Донато и тут же испуганно прошептала:

— Кажется, у него начинается жар…

И, словно в ответ на ее прикосновение, раненый вдруг бессвязным шепотом пробормотал:

— Чаша… Морская дева… Сокровища…

Отец Панкратий, прислушавшись, удивленно взглянул на Марину:

— Не знаешь ли, о чем он говорит? Какая чаша, какие сокровища?

— Не знаю, я тоже не поняла, — рассеянно откликнулась девушка, не отводя взгляда от лица Донато. — Он и вчера что-то говорил о чаше, о духовных сокровищах предков… Может, он из тех рыцарей, которые ищут Чашу Грааля?

— А морской девой он называет тебя?

— Меня? Нет, не думаю…

Отец Панкратий немного помолчал, потом вдруг заговорил с Мариной на славянском наречии. Девушка мимоходом отметила, что священник, владевший многими языками, сейчас не хочет, чтобы их разговор понял кто-либо, кроме нее. Она бы, наверное, удивилась этому, если бы все ее мысли не были заняты опасным состоянием Донато.