Читать книгу - "Нежеланная дочь - Татьяна Фомина"

— Хорошо, Анна Захаровна. — Евгения послушно выходит.

Очень надеюсь, что она останется рядом, а не пойдет отчитывать Филиппа.

— Костя, ты хоть понимаешь, что ты делаешь?

— Понимаю. Это все?

— Нет. Ты о своей жене подумал? Каково ей сейчас, когда ты носишься непонятно с кем… А Женечка, между прочим, мать твоего сына!

— Мама, эта «непонятно кто» — моя дочь! И твоя, между прочим, внучка!

— А она мне нужна, эта самая внучка? Я бога благодарила, что тебя оставили в покое, да видно зря — раз опять нарисовались. Уже вдвоем.

— Может, тебе снова в санатории полежать? Там и воздух чище, и наблюдение хорошее…

— Опоили тебя, точно опоили…

— У меня только один вопрос: почему ты сказала, что Полина сделала аборт? — пристально смотрю в лицо самому близкому человеку.

— Ты решил родной матери допрос устроить?

— Почему? — с нажимом повторяю, игнорируя перевод темы.

— Что она мне сказала, то я и передала! — Мама вздергивает подбородок и пытается сдержать «обиду».

— Полина не могла такое сказать.

— Почему ты веришь какой-то Полине, а не своей матери?!

— Потому что моя мать мне солгала!

У меня было слишком много времени, чтобы самому понять это.

— Да, я солгала! Ты бы никогда не оставил ее сам! А потом всю жизнь тратился на лечение идиота, который должен был родиться!

— Дарина — здорова!

— Да кто тебе сказал, что Дарина ее дочь? Она вполне могла поменять ее в роддоме на здорового ребенка! Ты об этом не думал! Не-ет! Вижу, что не думал! Моя дочь! Моя дочь!

— Тебе сделать тест ДНК?

— А почему бы и нет? Я охотно посмотрела бы на его результат.

— Хорошо. Но если результат покажет, что Дарина моя дочь, ты лично попросишь прощения и у Полины, и у Дарины!

— Я не буду этого делать! С чего ради я должна просить прощения у неизвестной мне Дарины?!

— С того, что ты обозвала ее идиоткой.

— Да хоть тысячу тестов сделай — я знать ее не желаю!

У всего есть границы. Но сейчас мать перешла все допустимые. Некоторое время смотрю ей в глаза, давая возможность забрать свои слова обратно. Но ни сожаления о сказанном, ни раскаяния, я не вижу.

— Вот как?! — все-таки переспрашиваю.

— А как еще, Костя? Зачем она мне?

— Действительно, зачем, — усмехаюсь и вижу, что она даже не пытается сдержать довольную улыбку. Передо мной сидит чудовище, которое никак нельзя назвать человеком. — Я тебя тоже больше знать не желаю, — добавляю совершенно спокойно, не прерывая зрительного контакта.

Улыбка застывает, став похожей на уродливую маску.

— Что-о?! — округляет глаза мать. На ее лице полная гамма чувств: недоумение, злость, ненависть, испуг, и наконец, поняв, что я не шучу, — страх. — Костя! Такими словами не бросаются.

Теперь она дает мне время забрать свои слова обратно.

— А я и не бросаюсь. Сразу хочу заметить, что если ты еще раз решишь вмешаться в жизнь Полины или Дарины уголовное наказание за клевету и оскорбление человека никто не отменял. И я лично приложу все усилия, чтобы оно было максимальным.

— Ты мне угрожаешь? — мать глубоко и шумно дышит.

— Нет. Только предупреждаю. И имей ввиду: отследить «анонимность» не составит никакого труда.

— Да как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном?!

— Тон у меня нормальный. Орешь ты.

— Я твоя мать!!!

— Я знать не желаю такую мать. Выход найдешь сама.

Вилка, брошенная матерью на фарфоровую тарелку, раскалывает хрупкую керамику пополам. На звенящий звук мгновенно прилетает Евгения.

— Костя! Ты что творишь?!

— Родную мать выгоняет из дома! — докладывает женщина, не умеющая терпеть поражения.

— Анна Захаровна! — успокаивает ее Женя. — Вы все не так поняли, Костя не хотел…

— Женя, я выразился достаточно ясно, — перебиваю жену, — Но повторю еще раз: я не желаю знать эту женщину и тем более не хочу видеть ее в своем доме.

— Костя! — Женя в ужасе вскидывает руки к своему лицу в молитвенном жесте и смотрит на меня огромными глазами. — Так нельзя, — тише добавляет она, но наткнувшись на мой взгляд, замолкает.

— Я уйду! Но ты! — Мать резко встает. Стул, на котором она сидела, с грохотом падает на паркет. А в меня утыкается указательный палец с ярко-вишневым, словно кровавым, маникюром. — Ты об этом пожалеешь!

— Я уже жалею, что не сделал этого раньше.

Некоторое время мы смотрим друг на друга. Не знаю, чего она хотела добиться этим. Может, что я передумаю? Даже не знаю, что должно произойти, чтобы я передумал. Спустя минуту, показавшуюся мне бесконечно долгой, мать, высоко подняв подбородок, разворачивается и уходит, громко хлопнув дверью.

Женя стоит окаменевшей статуей. Надеюсь, она тоже услышала слова, которые касались Полины, и повторять мне их не придется.

— Костя, зачем ты так? А если снова сердечный приступ?

Произносить вслух, что сердечный приступ будет слишком легким исходом, мне не хочется.