Читать книгу - "Код фортуны - Наталья Калинина"

– Не ждала? – улыбнулся он и сгреб радостно вскрикнувшую девушку в охапку.

Инга уткнулась ему в плечо и впервые за последние дни почувствовала себя спокойно. Теплая твердая ладонь легла ей на затылок и легонько погладила по волосам. Инга зажмурилась, как котенок, от ласки и потерлась щекой о пахнущую сигаретным дымом и одеколоном кожу куртки Алексея.

– Честно, не ожидала, Леш… Ты же ведь сказал, что не сможешь прилететь на мой день рождения.

– Да. Но потом подумал, что хоть на пару деньков, но приеду к тебе. К тому же ты позвонила и сообщила о несчастье, произошедшем с твоим братом. Как я мог оставить тебя одну?

– Я… просто… У меня слов нет, Леша. Ну заходи же, заходи! Чего мы стоим на пороге?

Алексей вошел – большой, неуклюжий, как медведь. Неловко повернувшись, он задел обувной шкафчик и чуть не свалил его.

– Извини, – смущенно пробормотал Чернов, ловя опасно накренившийся вперед шкафчик широкими, как лопаты, ладонями. Потом огляделся в поисках, куда бы поставить свой саквояж, и водрузил его рядом с Ингой.

Девушка, глядя на Алексея, улыбалась. Еще две минуты назад она чувствовала себя очень несчастной, одинокой и обессиленной, а сейчас приезд любимого человека наполнял ее энергией, будто волшебный эликсир.

– Ты куда-то уходишь? – спросил Алексей, поднимая на Ингу зеленые, как крыжовник, глаза. И смешно наморщил лоб.

– Нет, наоборот, только пришла, – ответила она и стянула наконец-то куртку. – Провела ночь в больничном коридоре.

– Как Вадим?

– Плохо, – помрачнела она.

– Что говорят врачи?

Инга пожала плечами и, взяв связку ключей, подбросила ее пару раз на ладони. Она прятала глаза, боясь, что, если встретится с Алексеем взглядом, расплачется. Так бывает – старательно держишь себя в руках и думаешь, что тебе это удается. Но стоит рядом с тобой оказаться кому-то более сильному и надежному, как даешь слабину и невольно позволяешь эмоциям снести хлипкую плотину искусственного спокойствия, воздвигнутую с таким трудом.

– Что говорят? – переспросила она, с наигранной беззаботностью манипулируя связкой ключей. – Да пока не дают никаких прогнозов. Вадим получил тяжелые травмы. Сегодня ему предстоит вторая операция. Вот такой у нас день рождения вышел…

– Все будет хорошо, Инга, – сказал Алексей, чувствуя некую неловкость за то, что слова, которые шли из самого сердца, прозвучали слишком банально.

– Да, конечно, – глухим голосом отозвалась она. И вдруг, швырнув ключи на пол, закрыла лицо руками.

– Инга… – Алексей неловко топтался перед ней, не зная, что сказать или что сделать. Утешать он не умел. – Не надо. Все будет хорошо, вот увидишь!

– Что-то мне тревожно, – призналась она, через какое-то время отнимая от лица ладони и вытирая слезы. – Не только из-за Вадима. Вообще. Не знаю, как объяснить. Ощущение, будто на меня надвигается катастрофа.

Он молча привлек ее к себе и обнял. И Инга опять стояла, прижавшись щекой к его куртке, вдыхая волнующий запах одеколона и табака. Ей хотелось, чтобы это мгновение растянулось до вечности. Чтобы они вот так с Алексеем стояли, обнявшись и уткнувшись друг в друга, очень долго.

Алексей немного отстранился и, легонько взяв девушку за подбородок, поднял ее лицо. И когда она взглянула на него серыми глазами, которые от слез казались стального цвета, поцеловал ее в губы.

Инга целовала его поначалу робко, будто все еще не веря в то, что вот он, с ней рядом, обнимает ее, целует, поглаживает ее от затылка к пояснице. А потом вдруг стиснула его в объятиях со всей силой, на которую была способна. И, разжав руки, принялась расстегивать кнопки на куртке Алексея с таким нетерпением и такой торопливостью, будто им было отведено всего это мгновение.

Порог комнаты – порог, отделяющий разум от чувств. Шаг, и там, за порогом, осталось разумное, безнадежно отделенное от чувственного захлопнувшейся дверью. Стук двери – и кандалы здравого смысла, до этого сдерживающие, сковывающие, рассыпались прахом, освобождая и раскрепощая скрытые желания, до поры до времени сдерживаемые на самых глубинах подсознания, но сейчас достигшие того наивысшего пика, когда сдерживать их уже оказывается невозможным. Стук двери, звон рассыпавшихся кандалов – и выброс страсти, подобный взрыву. Страсть, расплескавшаяся прямо здесь, у порога, не донесенная до кровати – жадная, стремительная, голодная. Ни слова, произнесенного вслух, только язык прикосновений и тела, только учащенное сбивающееся дыхание, только жадные голодные поцелуи, впивающиеся в губы, подбородок, в ямку над ключицами. Страсть, практически лишенная нежности, напоминающая первобытную, животную. Так жадно, торопливо срывают с куста сочные ягоды, и запихивают их в голодный рот, и глотают, практически не разбирая вкуса, стремясь как можно быстрей заглушить раздражающее желудок чувство голода.

До спальни – три шага, три коротких шага, три шага-километра. Нет сил преодолеть их, осталось только животное желание – почувствовать напряженную плоть сейчас, сию секунду, вжимаясь не в податливые мягкие подушки, а в прохладную твердь стены. Впиваться лопатками в стену, впиваться губами в разгоряченную ямку над ключицами, отзываться на упругую напряженную плоть – до приглушения чувства голода, не до утоления, а лишь до приглушения, чтобы потом, чуть позже, сделав те самые три шага, повторить, но уже медленно, с изыском, с чувством.

– Не жалеешь, что получилось вот так… здесь…

– Нет…

– Я не сдержался, не смог…

– Это я не смогла…

И уже позже, добравшись до спальни, они лежали, прижимаясь друг к другу обнаженными, разгоряченными от любви телами, переплетясь руками и ногами. Инга уснула моментально, а Алексей еще долго не спал, тихонько целуя ее висок и нашептывая ей какие-то слова.

Проснулся он раньше. Осторожно, стараясь не потревожить девушку, выбрался из постели, подобрал свои разбросанные вещи и пошел в ванную.

Приняв душ, он отправился на кухню, но немного задержался в коридоре. Присев на корточки, он потрогал руками кое-где неровно лежащие доски взбухшего паркета. Доски пружинили, издавая жалобный скрип, и Алексей сокрушенно покачал головой. Последствия потопа, о котором говорила по телефону Инга. Надо бы спросить у нее, что в итоге решила с ремонтом. И, может быть, как-нибудь помочь. Мастеров в Москве, к сожалению, он не знал. Но можно помочь Инге и материально: ремонт – дело недешевое.

На кухне он включил чайник. Поискав в ящиках, он нашел требуемое – банку растворимого кофе и сахарницу.

В ожидании Инги Алексей успел выпить одну чашку и, немного подождав и поняв, что девушка продолжает спать, налил себе вторую.

Окно кухни выходило в небольшой сквер. И Алексей, стоя возле него с кружкой дымящегося кофе, наблюдал за владельцами собак, выгуливающими по изогнутым, словно лекала, дорожкам своих питомцев. Всего «собачников» было трое. Один из них – владелец поджарого добермана – походил, на взгляд Алексея, на классического собаковода: на вид мужчине было лет тридцать пять, одет он был в спортивный болоньевый комбинезон и шапочку-«петушок». Он вел своего добермана с такой гордостью, будто демонстрировал того экспертам на собачьей выставке. И при взгляде на его вышколенного и выхоленного пса не возникало ни капли сомнения, что за его здоровьем хозяева следят больше, чем за собственным, регулярно водят к ветеринару, дают витамины и пищевые добавки, кормят лишь самой лучшей пищей. Все в этом добермане было идеально: и блеск шерсти, и расположение пятен, и форма головы, горделивая ее посадка – тоже, и угол между животом и задними лапами, и торчащие «локаторы» ушных раковин. И все же, несмотря на красоту этой породы, Алексей не любил доберманов. Не доверял им.