Читать книгу - "Вторая жена - Юлия Олеговна Чеснокова"

немного тошно. Набиль потянул белоснежную одежду через голову и оказался совершенно обнажённым. Смуглое, стройное тело с совершенно очерченными мышцами, длинными ногами, узкими поджарыми ягодицами, широкими плечами. Я сразу же вспомнила его тело на своём, жаркое, крепкое прикосновение, напор, заполняющее меня изнутри ощущение. — Ну же?

— Да, я иду, — кивнув, скинула с себя платье, вытащила массивные серьги из ушей. Прошла за ним в одном нижнем белье.

Набиль включил воду и наладил её температуру. Закрутив заплетённые в косу волосы в пучок, я заколола их на затылке шпильками, чтобы не промочить насквозь. Пока мои руки занимались этим, я почувствовала мужские руки на спине. Они расстегнули лифчик и, разводя его, спуская лямки, ласково погладили плечи. Потом кожи коснулись губы. От чуть выпирающей косточки на углу плеча, вдоль по ней, к шее. Когда губы были на изгибе, они слегка разошлись и тронули меня языком. По спине побежали мурашки, заставляя её выгибаться. Голова невольно закидывалась назад, и вот уже ладони Набиля гладят мою обнажившуюся грудь, а поцелуи обжигают загривок.

Пальцы по-хозяйски очертили бока, пройдясь по рёбрам, легли на бёдра. Он потёрся о меня сзади пахом и возбуждённым членом. Мне передавалась его пульсация, напоминая обо всём, что между нами было. Неужели я способна хотеть это, несмотря на нанесённую обиду и оскорбление? Неужели секс бывает так сладок, что ради него можно простить? Нет, нет! Этого нельзя допустить! Я не смогу забыть.

— Я хочу тебя… как же я хочу тебя! — шепнул он мне в ухо и, резко спустив трусики, заставил из них вышагнуть. Потянул за собой под воду и, когда я встала рядом с ним, Набиль вновь повернул меня к себе спиной, уперев в стену. Рука проникла между моих ног и стала массировать клитор, принося наслаждение. Веки сомкнулись, и я едва удерживала стон. Лаская моё тело, Набиль осторожно вошёл в меня, гладкий, упругий, дерзкий. Головокружение, доводящее до чувства, будто я парю над землёй — вот что делали со мной его умелые ласки. Я была готова кончить, когда он вышел из меня, развернул и, сев, коснулся меня губами внизу. Я вскрикнула почти исступлённо. Стала кусать губы, потом поднесла к зубам пальцы — укусила их. То, что делал со мной Набиль — это незаконно, нельзя быть такой лживой сволочью и таким хорошим любовником! Почему одно чаще всего не бывает без другого?

Руки опустились на его голову, погружаясь в густые чёрные волосы. Ноги дрожали, и я бы упала, не придерживай меня Набиль. В момент, близкий к разрядке, он опять остановился и посмотрел на меня снизу вверх:

— Разве тебе не хорошо со мной, Элен?

Он же знает, что хорошо! Но хорошо лишь телесно. Зачем ему моё признание? Чтобы я сдалась? Если я произнесу, то должна буду отвечать за свои слова?

— Хорошо? Или нет? — отодвинулся он, и я поняла, что не получу оргазма, раз не признала это. Голова невольно кивнула. — Это «да»?

— Да, мне хорошо с тобой, — несмело, еле выговорила я. Улыбка украсила его лицо, и он, поднявшись, подхватил меня за бёдра и одним толчком вошёл внутрь. Я закричала от удовольствия и облегчения.

— Зачем же нам расставаться? Зачем тебе уезжать?

Губы вновь впились в мою шею, и я обхватила его за спину, скользя своей по мокрому кафелю. Сейчас, в этот миг, мне не представлялось, как можно уехать.

— Ты моя, Элен, ты моя, хабибти! — вбиваясь, говорил он, лишая меня рассудка. Когда настигает эйфория, ты будто не владеешь собой, можешь вести себя совсем не так, как хотела, и я хваталась за Набиля, прижималась к нему, отвечала на его поцелуи и позволяла ему продолжать развязно удовлетворять меня языком, пальцами, членом. Он довёл меня до оргазма в душе, но себе не позволил кончить, а принёс меня, ослабшую и безвольную на кровать спальни, где принялся заново распалять и накалять моё тело.

— Пожалуйста… пожалуйста, хватит! Набиль, хватит! — взмолилась я, изнемогшая и плачущая от бессилия. Никогда я не была такой расслабленной, обновлённой.

— Тебе не нравится?

— Мне… мне слишком нравится! Это уже слишком…

— Я не хочу оставлять и сантиметра неудовлетворенности в тебе.

И он снова вошёл в меня, горячую, влажную, истомлённую. И мы занимались любовью ещё долгие минуты, после которых я почувствовала, как приятно ломит ноги и руки, как ноют мышцы, как счастлив мой организм, и в то же время… как саднит на сердце, как горько в нём и как хочется вырваться из этой золотой клетки, где, действительно, всё хорошо. Настолько хорошо, что становится невыносимо плохо.

Проснувшись утром в одной с ним постели — ничего не изменилось, мы как будто бы супруги, какими были ещё три дня назад — я стала разглядывать его профиль. Чёрная линия ресниц отбрасывала тень на смуглую кожу под ними. Красивый, невероятно красивый, но подлый мужчина. И при том не осознающий своей подлости, для него всё как так и надо! Всё так, как позволяет ему его закон, созданный как будто бы специально для мужчин.

Мне саднило горло от сдерживаемых слёз. Так хотелось вернуть себе то ощущение после первой брачной ночи! Когда я считала себя легальной женой, единственной и любимой, когда я смотрела в светлое будущее и не видела там ни единой тучки. А что теперь? Теперь я знаю, что выходя за ворота этого дома он может быть с кем угодно, делать всё, что угодно. Он может навещать первую жену, или Фатиму, или ещё каких-то женщин, но потом с честным лицом и клятвами будет заверять, что был на работе и я должна ему верить. Да как можно верить после утаенного?!

Гадко, мерзко, тошно. Сбежать, уехать и избавиться от этой дурной зависимости, но в то же время в дальнем углу сознания какая-то тупая, меркантильная или озабоченная сексом часть меня надеется, что Набиль сможет меня удержать, будет неволить, чтобы не на моей совести лежало смирение с предательством. Господи, неужели я сама себя предать хочу? Заключить какую-то сделку? Поддаться обещаниям и продолжать жить, как в сказке, пока она есть. Но до каких пор она будет? Пока я ему не надоем? А надоем — и что дальше? Оставит меня тут, как забытую собственность? Или выкинет? Я за это время успею потерять квалификацию, работу, всё на свете.

Я уже строила немыслимые планы побега, когда его глаза