Читать книгу - "Фонарики желаний - Глория Чао"

20. Позорница Лия́

Лия́

После прекрасного, заслуженного радостного дня случилась ссора, которая высосала из праздника Циси всю магию.

После того как Кай и мистер Цзян уходят, отец говорит мне:

– Я серьёзно, Лия́. Держись от него подальше.

А потом:

– Пойдём, поможешь убраться. Там полно работы.

Моей крови не хватает буквально одного градуса, чтобы закипеть. В следующие двадцать минут она ещё больше нагревается, меня бесит буквально всё, что делает отец – даже то, как он небрежно собирает украшения со столов (мы их вообще-то ещё будем использовать!)

Мама не решается смотреть мне в глаза. Ну и отлично, я на неё тоже смотреть не хочу. Она не присутствовала при ссоре, но я уверена, что папа ей всё рассказал. Или, может, она сама услышала. Я не удивлюсь, если это услышали вообще все, кто присутствовал на празднике.

Позже, когда мы убираемся и уносим столы и стулья обратно в магазин, не говоря ни слова, я уже готова взорваться. Я решаю пересчитать деньги, которые мы заработали, надеясь, что хоть от этого почувствую себя лучше.

Я успеваю досчитать лишь до четвёртой двадцатидолларовой купюры, когда подходит отец и забирает деньги у меня из рук.

– Я сам закончу, – холодно говорит он, не смотря мне в глаза.

Я неотрывно слежу за тем, как он, стоя прямо передо мной, перекладывает купюры из одной руки в другую под холодным светом флуоресцентных ламп. Волшебство нашего магазинчика испаряется.

Я хочу знать, сколько мы заработали и сколько ещё нужно. Я хочу, чтобы он знал, что я сделала всё это без них, но с Каем, от которого он хочет, чтобы я держалась подальше – без всякой на то причины.

Его молчание так меня раздражает, что я говорю:

– Баба, ты несправедлив к Каю.

Он не понимает, какой Кай хороший, но вот человек, которого он уважает больше всего на свете, это понимал. Так что я пытаюсь этим воспользоваться.

– Найнай его любила. И ты это знаешь. Ты что, не доверяешь ей?

Он прекращает считать, его челюсть напрягается.

– Его семья… – начинает он, но потом осекается.

– То, что его отец и брат такие, не говорит о том, что и он сам такой же.

Отец качает головой, сначала неуверенно, потом твёрдо.

– Ю ци фу би ю ци цзы. Каков отец, таков и сын. Знаешь, кто научил меня этой поговорке? Найнай.

Услышав это китайское выражение, я холодею. Да, я тоже слышала эти слова от Найнай. Но в положительном смысле: она рассказывала, что верность отец унаследовал от неё, а настойчивость – от Ее. От него эти черты передались и мне.

– Ты искажаешь её слова.

– Всё можно толковать двояко, Лия́, – пренебрежительно говорит отец. – Я просто пытаюсь тебя защитить.

Он пронзает меня взглядом.

– Держись подальше от Кая. Я исполню свою угрозу и накажу тебя. Никакого телефона, никакого магазина, ничего. Ясно?

Я не отвечаю. Если меня не будет в магазине, кто будет за него бороться? Но если у меня не будет Кая, кто будет бороться за меня?

– Яс-но? – Голос отца звучит зловеще. Такое бывает редко, но, когда бывает, я очень пугаюсь.

– Ясно, – вру я. В этот момент я как никогда понимаю Позорника Кая.

21. Позорник Кай. Снова

Кай

– Господи, Кай, серьёзно? – бранит меня Цзяо, как только мы с отцом возвращаемся домой. Ожидаемо. – Хватит так расстраивать папу.

Отец с благодарностью треплет его по плечу, а потом сердито смотрит на меня. Опять-таки ожидаемо.

Что я вообще сегодня сделал? Я отдал бесплатно, по-моему, всего пять лакомств! А как насчёт кучи денег, которую мы заработали? Той самой, которую я кинул отцу на колени несколько минут назад и получил в ответ только неразборчивое кряхтенье? Не говоря уже о том, что это они выбрасывали мусор так, чтобы показать, что соседи для них такой же мусор, а потом орали на меня, когда я об этом что-то говорил или пытался убраться.

Я чувствую, что не могу от них убежать. Блин, господи Иисусе, их дурацкие махинации преследуют меня повсюду, а из-за того, что они вообще не умеют никому сопереживать, я только что лишился единственного человека, который был для меня важен! Может быть, за пределами этой маленькой общины всё было бы по-другому, но нет же, вот они мы, прямо в сердце общины, и наши доходы зависят от тех самых людей, на которых моей семье просто насрать.

По крайней мере, в отличие от отца Лия́, мой папа немногословен. Но, естественно, именно в этот момент кошка из пословицы, укравшая его язык, решает принести его обратно.

– Хватит крутиться вокруг дочери этого шагуа.

Ты не можешь говорить мне, что делать. Какое у тебя есть на это право? С чего ты вообще, опоздав лет эдак на сотню, вдруг решил стать мне отцом? Если придётся выбирать между ней и тобой, я выберу её. И шагуа – это ты.

Все слова, как обычно, скоропостижно умирают, не добравшись до языка, и отправляются на переполненное кладбище в голове.

Папа и Цзяо смеряют меня взглядами, которые мне особенно не нравятся – словно никак не могут вписать меня в картину семьи. Перекрученный, бесформенный, растоптанный кусочек мозаики – вот что я такое.

Оба они шагуа. Дураки.

Я не чувствую себя таким неприкаянным, когда дома мама. Мы с ней отлично ладим, и она, словно переходник, помогает мне нормально общаться с Цзяо и папой. Но сейчас на моей стороне никого нет. Никто в этой комнате не будет меня защищать. Без мамы я не могу влезть в нужное место мозаики.

– Мне жаль, что тебе пришлось так далеко идти, – говорит кто-то. Говорю я. Потому что я Позорник Кай, трус, который если что-то и выпаливает, то такие слова, от которых больно самому.

Отец кивает, довольный моим извинением, и уходит из комнаты первым. Левый уголок рта Цзяо приподнимается в самодовольной ухмылке, он хлопает – слишком сильно – меня по спине и бежит за отцом.

Я остаюсь один. И не могу не думать, что это они виноваты – меня осуждают за то, что делают они. И как же несправедливо, что отец Лия́ не может раскрыть глаза и понять, что в день, когда я родился, случился внезапный ураган, и яблочко упало очень далеко от яблони.

Найнай знала. Но Найнай больше нет.

Я иду на кухню и замешиваю тесто, пока у меня не начинают неметь руки – а вслед за ними притупляется и разум.