Читать книгу - "(не) Случайная для мажора - Лана Серова"

– Тогда я бы взял тебя с собой, – отвечаю ей, поднимаю руку и провожу большим пальцем по щеке.

Карина на мгновение прикрывает глаза, будто наслаждаясь этой невинной лаской. Но потом отстраняется и посылает мне убийственный взгляд.

– Это проблема? – изгибает бровь.

В ответ я просто беру ее маленькую ладошку и прикладываю к выпирающей ширинке. Глаза Оливки округляются, пальчики под моей ладонью осторожно дёргаются. У нее даже уши покраснели. Что ж, придется привыкать, малышка.

– И так каждый раз рядом с тобой! – хрипло говорю я. – Так что, да, проблема. Я бы просто не смог работать.

На губах Карины зарождается смущенная улыбка. Она закусывает губы, смотря мне в глаза. Тогда я притягиваю ее к себе и жадно целую в губы. Из моего рта доносится жадный звук, сердце колотится как заведенное. Будто пытаясь прорвать грудину, проломить дорогу в ее грудь...

Как же мне её не хватало. Три дня! Долбаных три дня, а я уже как наркоман во время ломки. Без нее. Судорожно хватаю Оливку за талию, желая перетащить девушку к себе на колени. Но в этот момент раздается звонок моего мобильника.

Отрываюсь от губ Карины и недовольно выдыхаю. Закрываю глаза и откидываю голову на спинку дивана. Вдох. Выдох. Слышу как хихикает Оливка, телефон все разрывается.

Достаю мобильник и смотрю на экран. Вижу номе. Внутри все моментально покрывается коркой льда. Я резко встаю с дивана и отхожу к окну, отвечаю на звонок.

– Да, отец.

Глава 38

Глава 38

Карина

Пока Игорь разговаривает по телефону с отцом, у меня есть время прийти в себя. Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

Ну почему каждый раз рядом с ним мои мозги отключаются? А вдруг кто-нибудь зашёл бы в кабинет... В последнее время я стала замечать, что на меня косятся. Ребята порой резко замолкали, стоило лишь мне появиться рядом с ними. Вот говорила же бабуля – мужской коллектив хуже баб, те ещё сплетники и интриганы.

– Во сколько?

Слышу холодный голос Гронского и открываю глаза. До этого момента до моего слуха доносились лишь короткие “да, нет”, по которым ничего не было понятно. Медленно поворачиваюсь к нему и с удивлением замечаю, насколько он напряжён.

Игорь стоит около окна, вцепившись свободной рукой в подоконник. Костяшки пальцев побелели. Он повернут боком ко мне, его взгляд направлен в стену. Вижу только, как ходят желваки на его скулах. Будто он злится.

– Ну и с какого перепуга я там должен присутствовать?

Я вспоминаю, как стала свидетелем его разговора с отцом... тогда, в офисе... и понимаю, что у них явно не самые лучшие отношения. Я не знаю, как поступить. То ли остаться и прикинуться мебелью, то ли встать и уйти, чтобы не смущать Гронского.

Подумав об этом, я не удержалась и тихо хмыкнула. Гронский и смущение – слова несочетаемые.

К счастью Игорь не услышал моего смешка, внимательно слушая голос в трубке. Сжал челюсти и отошел от окна, усаживаясь за свой рабочий стол. Мазнул по мне ничего не выражающим взглядом, а я резко опустила голову и сделала вид, что занята разглядыванием своих ногтей. Отстраненно подумала о том, что маникюр пора бы и обновить…

– Хорошо. Я приду.

Говорит Игорь и воцаряется тишина. До меня доносится мерное постукивание, поднимаю голову и вижу, что Игорь стучит карандашом по столешнице, смотря в никуда. Он явно мысленно сейчас не здесь.

Я тихо кашляю, и он тут же дергается на этот звук. Сейчас передо мной совершенно другой человек.

Буквально несколько минут назад мы оба плавились, сгорая от желания. Но сейчас Игорь сосредоточен и холоден. В глазах стужа.

– Что-то случилось? – решаюсь спросить.

Словно услышав мой голос, Игорь оттаивает на глазах. Его тело расслабляется, в глазах появляется знакомое мне тепло. Он коротко улыбается, потирая виски.

– Все нормально, – отвечает Гронский. – Просто впереди перспектива нудного ужина в гнилой компании.

У меня округляются глаза. Столько всего хочется спросить. Это он так про своего отца? Замечательные отношения для родственников. Хотя чему я удивляюсь, сама не далеко ушла…

– Понятно, – серьезно кивнула я, хотя ничего мне было непонятно.

Игорь расслабленно откинулся в кресле, широко расставив ноги.

– Давно хотел спросить, – вдруг сказал он. – А где твои родители? Почему живешь с бабушкой?

На меня словно ушат холодной воды вылили. Вот мастер же он переводить разговор в другое русло. Сразу видно, об отце говорить не хочет. Осознание этого кольнуло внутри разочарованием.

Я ждала этого вопроса от Гронского, странно, что он не спросил раньше. Рассказывать свою историю «бедной сиротинушки», как говорила порой бабуля, мне совершенно не хотелось. Потому что я слишком хорошо знала реакцию людей на такое. Жалость. Снисходительное понимание. Будто тот, кто через такое не проходил, способен это понять…

– У меня только бабушка, – говорю я, вставая с кожаного дивана. – А родителей своих я никогда не видела.

Сказала, не моргнув и глазом. Сама не знаю, почему не стала говорить о матери. Но не буду же я рассказывать, как она нас бросила и живет в мире радужных пони.

– Значит, тебя воспитала бабушка? – сочувствующим тоном сказал Гронский.

Вот. Началось. Я видела, что он смотрит на меня с жалостью, а это последнее чувство, которое я бы хотела видеть в его глазах.

– Да, она, – вздернув подбородок, говорю я, а Игорь встает с кресла и подходит ко мне. – У меня было отличное детство!

Игорь подносит руку к моему лицу, проводит большим пальцем по щеке. Я заглядываю в его глаза и буквально растворяюсь в его взгляде. Нет… в нем не жалость. Что-то новое и невероятное плещется на дне его глаз, затягивая меня в этот голубой омут. Что-то, от чего внутри меня все заходится от трепета.

– Я бы так хотел защитить тебя от боли, Оливка, – хрипло говорит Гронский.

Я закрываю глаза, в горле стоит комок. По щеке катится одинокая слеза, Игорь в один момент просто взял и разломил мою броню в щепки.

Гронский наклоняется и нежно целует меня в губы. Почти целомудренно, словно не он совсем недавно пытался поглотить меня