Читать книгу - "Горький вкус времени - Айрис Джоансен"

– Не имеет. – Жан-Марк вряд ли бы увидел грязь на лице Жюльетта, будь оно все забрызгано ею. Он видел расцвет ее девичества. Ее кожа – розы со сливками, нежная, благоухающая юностью и свежестью. Прошлой ночью свет свечи озарял ее спутанные блестящие кудри и любопытные карие глаза. Храбрая и нетерпеливая, стояла она в своей белой ночной рубашке с высоким воротом и длинными рукавами. А этим утром яркий солнечный свет, струившийся сквозь окна, открывал Жюльетту во всей обольстительной красе. Надетое на ней ветхое шерстяное платье охватывало ее тонкую талию и плотно облегало небольшую высокую грудь, подчеркивая ее девичью прелесть. Жюльетта была среднего роста, но казалась выше. В ее осанке чувствовалась уверенность в себе. Походка ее была легкой и грациозной.

Господи, да он хочет обладать ею! Его затопило вожделение. Он постарался сесть на ближайший стул. Вот вам и щит ее невинности.

Жюльетта дерзко взглянула в лицо Жан-Марку.

– Знаете, вам следовало выслушать меня вчера ночью.

– Я не привык, когда от меня чего-то требуют. Гораздо лучше я реагирую на просьбы. – Жан-Марк слегка улыбнулся. – Вам следовало сказать: «Жан-Марк, прошу вас» или «Жан-Марк, будьте любезны». Тогда я бы не отказался выслушать вас.

Щеки Жюльетты запылали.

– Ваши любовницы, может, и говорят вам «прошу вас», но от меня вы этого никогда не услышите.

– Нет? – Брови Жан-Марка удивленно поднялись. – Какое несчастье! В таком случае, боюсь, что вы получите от меня меньше, чем ожидаете.

– Я ничего не хочу от… – Жюльетта замолчала и глубоко вздохнула. – Я уже поняла, что вы любите играть словами, наносить удар, отступать и смотреть, что получится, правда?

– Разве? – Жан-Марку хотелось бы видеть Жюльетту менее вызывающей и более уязвимой. Ему трудно было помнить о ее недавних страданиях, ощущая только болезненный физический отклик. Когда же он сможет встать со стула? Его элегантные панталоны вот-вот лопнут.

Жюльетта прижала руки к груди.

– Я никогда не знаю, о чем вы думаете. Сейчас даже хуже, чем тогда, когда мы были в гостинице.

– Зеркало. Так вы тогда определили мое лицо. – Жан-Марк вскинул голову. – Галерея зеркал.

– Вы смеетесь надо мной! Я найду способ узнать вас, – не сдавалась Жюльетта.

– Могу предложить ряд чарующих способов достижения этой цели, однако до этого радостного часа предлагаю попробовать «пожалуйста».

Жюльетта поспешно отвела глаза.

– Нет, я бы не смогла… – Она осеклась. – Что вы намерены делать с Катрин?

Жан-Марк почувствовал отвращение к себе. Что с ним происходит? Девушка в опасности, а он думает только о себе, жаждет близости с Жюльеттой. Мысленно он уже не раз и наслаждался ею.

– Я вывезу Катрин из Парижа как можно скорее. В Вазаро она будет в безопасности.

Проклятие! Не может же он помышлять о том, чтобы держать Жюльетту в Париже, где она будет постоянно подвергаться риску попасть в лапы революционеров-якобинцев или жирондистов.

– Не уверена, что Катрин когда-нибудь будет в безопасности. – Жюльетту пробрала дрожь. – Вы не знаете Дюпре?

– Нет, я видел его пару раз в каком-то из клубов с Маратом, но нас так и не представили друг другу. – Глаза Жан-Марка сузились при взгляде на лицо Жюльетты. – Однако вы явно очень хорошо с ним знакомы? Что произошло в аббатстве Де-ла-Рен, Жюльетта?

– Я рассказывала вам о Катрин.

– Но не о Жюльетте.

Девушка отвела глаза.

– Не о чем тут рассказывать.

– Что случилось в аббатстве? Я должен знать.

– Зачем вы задаете мне все эти вопросы? Самое важное – это Катрин.

Жан-Марк помедлил.

– Хорошо, поговорим о Катрин. Вы беспокоитесь, что Дюпре может проследить ее до Вазаро?

– Если он узнает, что она – ученица из аббатства. Он не допустит, чтобы остались свидетели преступления, способные опровергнуть его обвинения против монахинь.

– Что ж, тогда надо сделать так, чтобы он не узнал. Как только будет безопасно, Катрин уедет в Вазаро.

– Она должна отправиться немедленно. Ей надо уехать от всего, что напоминало бы об аббатстве. Вы не понимаете. – Зубки Жюльетты впились в нижнюю губу. – Здесь я боюсь за нее. В последние два дня она похожа на привидение и ходит как во сне. Всех она отталкивает, даже меня.

– Со временем она придет в себя. Я не могу отправить ее через кордоны, пока это не будет безопасно.

– Что же делать?

Жан-Марк покачал головой:

– Понятия не имею. Мне надо изучить ситуацию, а потом подумать об этом.

– Подумать? Да сделайте же что-нибудь!

– Я послал за Эчеле.

– Позовите меня, когда он придет. Я пойду к Катрин. Она сегодня снова не притронулась к завтраку, и я должна уговорить ее поесть. – Она помедлила и спросила:

– Почему вы сохранили ее?

– Что, простите?

– Мой Танцующий ветер. – Жюльетта показала на стену, где висела картина. – Конечно, она прекрасно написана, но ей не хватает мастерства, присущего другим полотнам салона.

Взгляд Жан-Марка устремился к картине.

– Мне она нравится. Мне приятно видеть ее, когда я приезжаю в Париж.

– Потому что это изображение Танцующего ветра?

– Возможно, под своим «зеркалом» я так же сентиментален, как мой отец, в том, что касается семейных сокровищ.

Жюльетта скептически посмотрела на Жан-Марка.

– Вы не верите, что у меня сентиментальная душа?

Девушка проигнорировала его вопрос и сама спросила, не знает ли он, где может быть статуэтка.

– Никто не знает. Она таинственно исчезла в тот день, когда толпа вынудила королевскую фамилию оставить Версаль и отправиться в Париж. Ходят слухи, что королева спрятала ее во дворце или на его территории, чтобы уберечь от революционеров.

– Что ж, почему бы и нет? – резко спросила Жюльетта. – Статуэтка принадлежит королеве. Все остальное у нее отняли. Почему бы ей не сохранить Танцующий ветер?

– Скажем так, она не насытила этих добрых господ из Национального собрания. Кое-кто из них желал бы использовать Танцующий ветер в качестве символа революции.

– У них предостаточно символов. А у нее теперь ничего нет.

– По-прежнему верны монархии? – Улыбка Жан-Марка исчезла. – В наше время это опасная позиция. На вашем месте я бы пересмотрел ее.

– Меня не волнует ни монархия, ни республика. Мне наплевать на политику. Я была бы вполне довольна, если бы меня оставили в покое в аббатстве, если бы этим негодяям-убийцам не понадобилось на нас набрасываться.