Читать книгу - "Подарок - Сесилия Ахерн"

— Скорее это из-за того, что в гостиной у него теперь идет снег.

— Ей-богу? Идет снег? — И снова это прозвучало очень по-детски. Глаза подростка расширились от радостной надежды.

Рэфи пососал конфету.

— Многие предпочитают шоколад кусать, грызть. По мне, так сосать вкуснее.

— Пососи-ка лучше знаешь что? — мальчишка тронул свою ширинку.

— Такие слова ты своим дружкам говори!

— Я не педик! — обиделся мальчишка. И тут же подался вперед, снедаемый детским любопытством: — Нет, серьезно, там у него в гостиной снег идет? Вот бы посмотреть! Опустите, а? Я бы только в окно глянул!

Рэфи проглотил конфету и, опершись локтями о стол, строго сказал:

— Осколки оконного стекла попали на десятимесячного ребенка.

— Да? — недобро усмехнулся мальчишка. Он откинулся теперь на спинку стула, но вид у него стал настороженный. Он тронул заусенец на пальце.

— Младенец находился возле елки, когда туда шлепнулась индейка. К счастью, обошлось без ранений. Я имею в виду ребенка. Индейка как раз пострадала. Думаю, для праздника она теперь не годится.

Мальчишка, похоже, ощутил некоторое облегчение и вместе с тем замешательство.

— Когда мама приедет забрать меня?

— Она уже выехала.

— Девушка с большими буферами, — согнув пальцы чашечками, он прижал их к груди, — уже два часа, как сообщила мне это. Да, кстати, что это у нее с лицом приключилось? Вы что, поцапались? Милые бранятся?

Рэфи не понравилось то, как мальчишка говорит о Джессике. Он нахмурился, но постарался сдержаться. Не стоит этот паренек его нервов! А рассказывать-то ему стоит?

— Наверное, твоя мать едет потихоньку. На дорогах скользко.

Мальчишка взвесил его слова и как будто забеспокоился. Он все теребил заусенец.

— Слишком уж большая была эта индейка, — проговорил он после долгого молчания. Сжал в кулаки руки на столе и опять разжал их. — Она купила такую же, как всегда покупала, когда он еще с нами жил. Думала, может, он вернется.

— Мама твоя на это надеялась, — проговорил Рэфи скорее как утверждение, чем вопросительно.

Мальчишка кивнул.

— Когда я вытащил ее из морозильника, у меня прямо в голове помутилось. Уж слишком она была громадная.

И опять молчание.

— Я не думал, что она разобьет стекло, — сказал мальчишка уже тише и глядя в сторону. — Разве можно себе представить, что индейкой высадишь окно?

Он вскинул глаза на Рэфи, и в них было такое отчаяние, что Рэфи, несмотря на серьезность ситуации, не смог скрыть улыбки — с такой искренней досадой это было сказано.

— Я хотел только напугать их. Знал, что они там собрались, разыгрывают семейную идиллию.

— Ну, теперь-то игра в идиллию кончена. Мальчишка промолчал, но словно расстроился, и Рэфи сказал:

— Но пятнадцатифунтовая индейка для троих — это немного чересчур, правда же?

— Знаете, этот подонок-папочка жрет дай бог как!

Рэфи решил, что зря теряет время. С него довольно. Он встал, чтобы уйти.

— Папина родня тоже каждый год приходила, — добавил мальчишка в попытке удержать Рэфи. — Но на этот раз они решили не являться. А нам вдвоем куда такую громадину! — вновь повторил он и покачал головой. Он отбросил притворную браваду и говорил теперь совсем иначе. — Когда же мама наконец приедет?

Рэфи пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, когда ты выучишь свой урок.

— Но сегодня же Рождество!

— В Рождество тоже можно кое-что выучить.

— Уроки — это для малышей. Рэфи улыбнулся такому замечанию.

— Разве не так? — Мальчишка сплюнул, как бы обороняясь.

— Вот я сегодня получил кое-какой урок и выучил его.

— А-а, об отсталых и переростках я не подумал!

Рэфи направился к двери.

— Так какой же это был урок? — торопливо спросил мальчишка, и по тону его Рэфи понял, что он не хочет оставаться в одиночестве.

Помедлив, Рэфи обернулся, понурый, грустный.

— Неприятный урок, должно быть.

— Скоро убедишься: уроки другими не бывают.

Мальчишка сидел нахохлившись, расстегнутая куртка с капюшоном сползла с плеча, сквозь грязные длинные патлы проглядывали розовые ушки, на щеках — россыпь розовых прыщей, а глаза — синие, ясные. Всего лишь ребенок.

Рэфи вздохнул. Как бы до времени не отправили в отставку за этот рассказ. Он придвинул к себе стул, сел.

— Для записи, — сказал Рэфи, — рассказать это просил меня ты.