Читать книгу - "Не гореть! - Марина Светлая"

Но факт оставался фактом. Единственным человеком, поддерживавшим ее всегда, что бы ни случилось в жизни, была бабушка. С ней они и жили в этом доме последние годы, пока прошлой осенью той не стало. Она ушла так же тихо, как доживала. Без прежнего восхищения со стороны коллег, без потрясений в виде ссор с Владой, без нелепых воспоминаний, коими в детстве потчевала сначала старшую внучку Диану, потом младшую — Олю.

А теперь Оля осталась совсем одна, если не считать редких звонков семье, с которой чисто символически примирилась в больнице, где Леонила Арсентьевна умирала.

Дом-черепаховый-гребень открывал перед ней ворота, и она попадала в цветущий октябрем палисадник, которым не успевала заниматься всерьез. Резные кованые качели чуть покачивались от ветра, издавая протяжный плачь — надо смазать. Два садовых гнома, хозяева здешних мест, были слеплены бабушкой во времена, когда она только начала увлекаться изготовлением фарфоровых кукол. Один был в зеленом камзоле, второй — в красном. А на колпаках позвякивали бубенцы. По ночам качели со звоночками своим скрипом-перезвоном могли бы мешать спать, но Оля давно привыкла. И так уставала за день, что хоть из пушки стреляй — не проснется.

Вдоль дорожки к крыльцу натыканы низкие фонарики, они заряжались от солнца и, едва темнело, создавали во дворе волшебство. Под одним из них жил болотный эльф в платьице викторианской эпохи. Леонила Арсентьевна очень любила «Джен Эйр». И явно ею и вдохновлялась.

На подоконнике серебристым облаком, щурящимся от утреннего солнца, восседал пепельно-серый Маркиз с глазами-крыжовниками и хвостом, похожим на беличий. Дворовый кот, забредавший под ее вишни и на угощение. Единственное живое среди кукол. Сейчас он пребывал в полудреме, хотя открывающиеся ворота явно его потревожили. Но делал вид, что все это его совсем не касается.

Оля взошла на крыльцо. Вставила ключ в замочную скважину и подмигнула зверю:

— Чур лапы вытирать о коврик!

Кот ее, разумеется, так и послушался, прошмыгнув под ногами.

Чашка горячего чаю. Выпутаться из одежды. Добавить температуры в котле. Включить музыкальный центр. Торжественно поставить перед Маркизом блюдце с Филадельфией. И под негромкие звуки мелодий Яна Тирсена, полившиеся по дому и чередующиеся с инструментальным минимализмом Гринько, отправиться в мастерскую.

Ежеутренний ритуал.

Здесь ничего не менялось со времен Леонилы Арсентьевны, разве только добавлялось то, что делала сама Оля. А этого было не бог весть сколько. Почти от всех своих кукол она избавлялась, едва окончит работу. Бо́льшую часть у нее раскупали, остальных дарила. Но и оставшихся пополам с бабушкиными хватало на полных две полки стеллажа, забитого книгами и всякой ерундой из разряда «вдруг пригодится». Кусочки тканей и меха из театральной гардеробной. Мотки кружева, споротого со старинных платьев, которые бабушка неизвестно где доставала. Собственноручно состаренные пуговицы и броши. Это они увлеченно делали вдвоем. И бесконечные эскизы кукольных лиц и нарядов, половина из которых так никогда и не была воплощена. Но Оля часто спешила нарисовать то, что вспыхивало в ее голове, а то вдруг что-нибудь упустит.

Здесь, в этом помещении, где по полу радостно полз солнечный зайчик и всегда пахло шликером[5] и скипидаром, ничего не говорило о том, что прошло хоть сколько-нибудь времени с позапрошлого века. И что чердак Леонила Арсентьевна разрешила Оле переоборудовать в спортзал, чтобы заниматься дома, когда нет времени бежать в клуб между заказами и учебой. И что в Олиной комнате поселились книги и конспекты из ее реальной жизни. И что Леонилы Арсентьевны уже год как нет.

«Лёка, тапки обуй, пол стылый!»

Вот сейчас она шлепает босиком по паркету к рабочему столу и, согревшись, совсем не чувствует исходившего от него холода. Там, на белом листе бумаги, новый эскиз. Старая клиентка заказала подарок — винтажную фарфоровую куклу для своей крестницы. Крошечное розовощекое личико под шелковым чепцом. И россыпь темных кудряшек на лбу. И глаза у куклы пусть непременно синие.

Даже платьице для нее Оля уже придумала. Но это все позже. Сначала она позавтракает, выпроводит кота, впрочем, тот, если захочет, все равно залезет в дом через слуховое окошко на чердаке — старый его маршрут. Но сама Оля прежде всего хорошенько выспится.

Из волшебства ее совсем другой жизни вырвал в реальную телефонный звонок.

Трубка осталась на кухне. Надёжкина рванула за ней, поскальзываясь на паркете.

На экране высветилось имя «Диана». Фотография, на которой сестра ослепительно красиво улыбается, и лицо, самое красивое в их семье, щедро одаренное природой, кажется идеальным, как у кинозвезд середины двадцатого века. Впрочем, фотографии лет триста. И немножечко кажется, что та Диана никуда не ушла.

«Привет, Лёка, куда пропала? Скучаю», — жизнерадостно защебетала сестра откуда-то с берегов Ла-Манша.