Читать книгу - "Огненные цветы - Стефани Блейк"

Когда все кончилось и подсчитали потери, выяснилось, что северяне оставили на поле битвы тринадцать тысяч солдат и офицеров, южане – пять с половиной.

Фредериксберг, ужасы которого столь красочно описывали военные корреспонденты, произвел такое гнетущее впечатление и на Севере, и на Юге, что в высших кругах Ричмонда и Вашингтона начали поговаривать о необходимости скорейшего достижения согласия, иначе и в армии, и среди гражданского населения могут начаться бунты.

Незадолго до Рождества 1862 года Линкольн обронил в разговоре с ближайшими помощниками:

– Мы на грани национальной катастрофы.

А участникам пышного новогоднего бала, устроенного в особняке Джефферсона Дэвиса, будущее, напротив, виделось в радужных тонах.

Даже герцог Ольстерский вынужден был признать, что его пессимистические прогнозы касательно неизбежного развала Конфедерации оказались необоснованными. И оружия, и продовольствия, и одежды хватало. Боевой дух по сравнению с началом войны даже поднялся. Ричмонд по-прежнему оставался жизнерадостным, процветающим городом, ни в чем не испытывающим недостатка.

Правда, приходилось считаться с начавшейся инфляцией. Одно яйцо стоило доллар, фунт кофе – пять. Но в «Равене», как и на других плантациях, жизнь текла спокойно и безоблачно.

Мужчины ушли на фронт, и на плечи женщин легла вся ответственность за ведение хозяйства в условиях военного времени. Постановлением правительства, принятым сразу после объявления войны, хлопковые плантации превращались, по сути, в фермерские хозяйства. Здесь вовсю шили, ткали, красили – в общем, происходило возрождение старинных домашних ремесел. Женщины трудились в коптильнях и бесплатно раздавали пищу солдатам на марше. Равена, ее мать вместе с Джесси Фарнсворт и другими знатными дамами Ричмонда пять дней в неделю работали в госпиталях, оказывая помощь раненым. А помимо того, давали званые вечера и устраивали танцы для фронтовиков, находившихся в отпуске либо на излечении после ранения.

– Рад, что ты сделалась такой патриоткой, – похвалил жену Роджер, которому накануне Рождества дали отпуск. – Генерал Ли называет тебя, твою мать и миссис Фарнсворт самыми сознательными из женщин Ричмонда, работающих на войну.

– Я работаю не на войну, Роджер. Я работаю на мир. Я стараюсь сделать все от меня зависящее, лишь бы вернуть мир и покой в сердца людей, пострадавших на войне. А ведь большинство из них еще совсем мальчики.

– Это герои. И они заслуживают не жалости, а гордости.

Равена промолчала. Нет смысла объяснять Роджеру, что если уж и лежит в основе ее поведения патриотизм, то это патриотизм человечности. Любовь к ближним обоего пола.

Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, писал Джон Донн.[11]Каждый человек есть часть Материка… Я един со всем Человечеством.

По какой-то ассоциации Равене вспомнилась Ирландия, и в горле ее встал комок.

– Что-нибудь не так? – спросил Роджер.

– Ничего. – Равена выдавила из себя улыбку. – Абсолютно ничего. Я рада, что ты дома, Роджер, и что ты жив и здоров.

– Это правда?

– Иначе бы я не говорила.

Он потянулся обнять ее.

– Все это время я надеялся, что отношения у нас наладятся.

– Может быть. – Равена подставила ему щеку для поцелуя. – Дай мне немного времени, Роджер. Не торопи.

– Как скажешь.

Через два дня, в сочельник, Равена впервые за последний год легла с ним в одну постель. Для этого у нее были и свои причины, так что оправданий себе она не искала. Рейнолдс ушел на фронт вскоре после начала войны, а он был последним мужчиной, с которым она занималась любовью. Давно это было. Слишком давно для женщины с таким сексуальным аппетитом. Ну и разумеется, она чувствовала себя обязанной по отношению к мужу. Солдат, рискующий жизнью ради торжества дела, в которое он верит. Достойный мужчина. Храбрый воин. Несомненно, он заслуживает тепла и ласки. Она его жена.

С того, самого первого раза, послужившего прелюдией к их совместной жизни, не было им так хорошо друг с другом.

– Разлука смягчает сердца, – прошептал Роджер ей на ухо.

«Воздержание горячит кровь», – подумала про себя Равена, но вслух ничего не сказала.

Приподнявшись на локте, Роджер посмотрел ей прямо в глаза.

– Чудесно было бы, если бы нынче ночью ты понесла, верно?

– Чудесно, – искренне откликнулась Равена.

– Вот это настоящий рождественский подарок, – засмеялся Роджер.

Через неделю они были на президентском балу в честь Нового года.

– Новый год – новое начало для Конфедерации, – провозгласил президент Дэвис первый в ряду бесчисленных тостов под шампанское, завезенное из заморских краев.

А в сотне миль к северу, в Вашингтоне, шампанского не пили. Нечего было праздновать.

В Белом доме президент Авраам Линкольн просматривал последний вариант документа, который ему предстояло вынести на суд народа Соединенных Штатов в новогоднюю ночь.

Прокламация об освобождении.

…При свидетелях подписываю и скрепляю печатью Соединенных Штатов…

Президент Авраам Линкольн.

В ту же самую ночь военный корреспондент Джулия Уорд Хау, описавшая некогда отступление Бернсайда после поражения при Фредериксберге, засмотрелась на мерцающие вдали, словно звезды на черном небе, огни военного лагеря. Потом она вернулась к себе в палатку и сочинила вдохновенное стихотворение, призванное поднять боевой дух северян:

Труба Его трубит, назад пути уж нет. Предстанем в Судный день Пред Ним держать ответ. Не дрогнет же наш дух, И пусть разит рука. Бог с нами – на века.

Впоследствии эти строки обрели бессмертие под названием «Боевой гимн Республики».