Читать книгу - "Женщины да Винчи - Анна Берсенева"

В коридоре раздался еще один мужской голос, потом снова рев, потом звук падающего тела. Потом женский вопль перешел в надсадные причитания.

– Ага! – с живым интересом сказала Полина. – Вот и примиритель вмешался. Есть здесь такой нервный товарищ, бывший зэк, насколько я могла понять. Только он нашего Голиафа и успокаивает. За что избиваемая супруга всей своей мягкой женской душою этого доблестного Давида ненавидит. Пойдем, Зина. – Она сняла с вешалки длинное черное пальто с широкими подкладными плечами, набросила поверх него горжетку из чернобурки. – Еще десять минут в этих праведных монастырских стенах, и я с ума сойду.

Зина считала, что Полина еще не оправилась после операции и ей следовало бы посидеть дома, особенно в такую холодную погоду, какая установилась к ноябрю. Но спорить она не стала. И свежий воздух все-таки нужен, и все равно Полина сделает по-своему.

Они вышли в коридор и направились к выходу. Картину драки Полина воспроизвела точно, даром что на слух. По пути ко входной двери им пришлось перебираться через здоровенного мужика. Он лежал поперек коридора и громко охал, а рядом с ним сидела на полу растрепанная жена и еще громче причитала:

– А горе, а беда! А проклятый! А кто ж тебя с лагеря-то выпустил, честных людей убивать?! А в тюрьме ж тебе место, вражина!

Никого, кроме супругов, в коридоре не было.

– А ты вражину, между прочим, видела? – негромко поинтересовалась Полина, переступая через ногу лежащего Голиафа. – Я бы на твоем месте познакомилась. Очень привлекательный мужчина, несмотря на всю его нервность. Или благодаря ей.

Полина уже выяснила, что у Зины нет кавалера, и сразу же заявила, что это ненормально, и сразу же стала такового ей приглядывать, причем даже в таких неподходящих ситуациях, как вот эта, с битвой Давида и Голиафа в коммунальном коридоре.

– Пойдем к роднику, – сказала Полина, когда они выбрались наконец из здания. – Жаль, искупаться нельзя, соседи будут шокированы.

– Можно подумать, если бы не соседи, ты бы искупалась, – хмыкнула Зина.

– Конечно. А что особенного?

– Ничего. Только вода в ноябре холодная.

– Вода холодной не бывает, – пожала плечами Полина. – Купаться можно в любую погоду, и в ноябре я купалась много раз.

Зина хоть и не поверила, но не проверишь ведь.

Они вышли из монастыря, прошли вдоль его стены и уселись на шаткую лавочку возле родника, бьющего прямо из склона в каменный резервуар.

Когда-то, мама говорила, над родником стояла часовня, но после революции ее разрушили, так же как и монастырские рыбные садки, в которые вода из резервуара отводилась по деревянным трубам. Зина считала, что часовня была разрушена неправильно. Понятно, что религия – обман и что священники угнетали простой народ, но разрушать… Ей сразу вспоминался изувеченный снарядами парк и сожженный дом Пушкина в Михайловском, и от такого сравнения становилось не по себе.

Стена монастыря укрывала от ветра, и долго можно было здесь сидеть, вдыхая острый от травяных и листвяных осенних запахов воздух.

– Полина, – спросила Зина, – а почему ты убежала от того мужчины? Ну, от того начальника, который привез тебя в больницу?

– Это очень романтическая история, – сказала Полина.

Зина вздохнула. По Полининому тону она поняла, что та сейчас начнет выдавать подряд все, что будет приходить в ее буйную голову. Может, мама и права, когда говорит, что буйной голове цены нет. Но в любом случае удивительно, если эта буйная голова прямо-таки светится кротким совершенством. И очень грустно, если вместо дружеского доверия она порождает какие-то сомнительные вымыслы.

– Очень романтическая, – повторила Полина. – Он влюбился в меня, когда я была еще ребенком. Ну, почти ребенком, мне было тринадцать. Хотя, правда, я была для своих лет довольно порочна и мужчин не считала взрослыми дядями, а наоборот, обращала на них самое пристальное внимание и изо всех сил старалась, чтобы они обращали внимание на меня. Но что в этом ужасного? В конце концов, раньше девушек в этом возрасте замуж выдавали. Как бы там ни было, он в меня влюбился. Неизвестно, чем бы кончилось, но мои родители уехали из Москвы и меня, разумеется, взяли с собой. И мы с ним не виделись… сейчас сосчитаю… Да, мы не виделись пятнадцать лет.

– Тебе двадцать восемь? – удивилась Зина. – Я думала, лет двадцать, не больше.

– Больше, Зина, больше, – усмехнулась Полина. – По-моему, это даже слишком понятно. Ну да, впрочем, такое незамутненное существо, как ты… В общем, мы с этим, как ты выразилась, столичным начальником снова встретились год назад. Он тут же заявил, что старая любовь не ржавеет, ну и прочие подобные пошлости. И я от него сбежала. А он стал меня преследовать, и таким вот образом мы с ним добрались до вашего славного города.

– Из Берлина до Кирова? – усмехнулась Зина.

Все-таки она рассердилась. Слишком уж откровенно Полина ее обманывала.

– К тому времени я уже жила в Москве, – ничуть не смутившись, заявила та. – Я бросилась на Ярославский вокзал, он за мной… В дороге у меня случился аппендицит, а дальше ты сама все видела.

Полинины удлиненные глаза сверкали двойными искорками правды и лукавства. Разобрать, где которые искорки, не представлялось возможным.

– Что же ты теперь собираешься делать? – вздохнула Зина.

В ее неожиданной подруге было так много жизни, что обижаться на нее подолгу было просто невозможно. На жизнь ведь не обижаются. И к тому же с появлением Полины исчезли смертные видения, которые мучили Зину, и она воспряла духом. Видно, Полинина жизненная сила победила.

– Что делать собираюсь? – пожала плечами Полина. – Довлеет дневи злоба его. Знаешь такие слова?

– Не знаю.

– Сегодняшнему дню достаточно собственной заботы, а завтрашний день сам о себе подумает. Так это на русском языке будет.

– А сразу ты на каком языке сказала?

– На церковнославянском. Это же из Библии. Я думала, ты знаешь.

– Почему я должна это знать?

– Про Давида и Голиафа знаешь же.

– Про Давида и Голиафа – это мифология. Ее должен знать каждый культурный человек.

Полина расхохоталась.

– Зина, я таких, как ты, никогда не встречала! – воскликнула она сквозь смех. И добавила уже без смеха: – Даже не предполагала, что в современном мире еще живут такие тургеневские девушки. Или крестьянские дети Некрасова, не знаю, что больше подходит.

Зина не поняла, лестна или обидна такая характеристика. Полина с ее леонардовской внешностью, авантюрным обаянием, невероятными фантазиями, сшитым по берлинской моде пальто, способностью купаться в ледяной воде и знанием церковнославянского оставалась для нее загадкой.

– Пойдем домой, – сказала Зина, поднимаясь с лавочки. – Я замерзла. А ты после операции подвержена любой простуде.