Читать книгу - "Муза художника - Паула Вин Смит"

Амебообразная карта принимающей страны, висящая на стене его кабинета в посольстве напротив стола, будто бы слегка подергивается, а зеленые и коричневые цвета на ней меняют оттенки по мере того, как изменяется дневной свет.

В соответствии с постановлением правительства бульдозеры ровняют с землей исторические здания в старой части столицы. На месте руин планируется проложить огромный проспект, посвященный победе социализма, с восьмиэтажными многоквартирными домами, в которых будет предоставляться жилье партийным чиновникам. Апофеозом этого роскошного проспекта, обещающего превзойти по размерам Елисейские Поля, явится Дом народа. Щедро отделанный мрамором и позолотой, он должен стать чуть ли не самым большим административным зданием на земле, уступающим лишь Пентагону в Соединенных Штатах.

Именно этот грандиозный проект подразумевала Тиб во время их похода в Исторический музей несколько недель назад. То ли по случайному совпадению, то ли преднамеренно для строительства была выбрана территория площадью восемь квадратных километров в центре Бухареста, где в настоящее время располагается много исторических зданий, а также несколько древних церквей и монастырей, возведенных несколько столетий назад. Умница Хенрик Экерс подготовил подробный доклад, в котором описывает осуществляемое строительство и поддерживает зарождающийся в западной прессе международный протест против разрушения культурного наследия, принадлежащего всему миру. Этот акт разрушения вызовет за рубежом больше негодования, чем жуткие сведения о том, как попираются при режиме Чаушеску права человека. С ядовитой иронией (которую Йону приходится вычеркнуть из доклада, прежде чем послать в Копенгаген окончательный вариант) Экерс пишет, что если самих румын еще можно рассматривать как возобновляемые ресурсы, то об их архитектурных сокровищах этого сказать никак нельзя.

В дополнении к докладу атташе по политическим вопросам просит обратить внимание на тот факт, что совсем недавно некоторые члены кабинета министров Румынии были назначены на альтернативные должности, а это можно расценивать как понижение. Последовавшие за возвращением четы Чаушеску из Германии переводы по службе заставляют Экерса сделать предположение о том, что министры пытались совершить государственный переворот или какое-то другое мятежное действие, пока их глава отсутствовал. Доказательства вины этих лиц, должно быть, оказались незначительными, поскольку все они остались на официальных, хоть и менее выдающихся должностях. По прогнозам Экерса, теперь должно пройти немало времени, прежде чем можно будет организовать какое-либо новое движение внутреннего сопротивления и добиться смены режима.

Понимая, что не сможет сегодня сосредоточиться на работе, Йон отодвигает от себя бумаги. У него возникает мысль, что доклад будет представлять большую ценность, если посол лично нанесет визит в один из участков, занесенных в список для расчистки территории. Он обращается к своему персоналу, и вскоре ему предоставляют карту города. В соответствии с распространенной в странах советского блока картографической дезинформацией, которая призвана защитить государство от оккупационных сил, на нее нанесены вымышленные улицы, в то время как некоторые реально существующие — пропущены. Руководствуясь картой, которая подчас вводит его в заблуждение, а также указаниями, полученными от осторожных прохожих, Йон пробирается по лабиринтам улиц в старых районах Бухареста и выходит наконец к румынской православной церквушке, окруженной высокими современными зданиями.

Дверной проем так низок, что, входя, ему приходится наклоняться. Когда Йон оказывается внутри, его глаза начинают привыкать к темноте. В мерцающем тусклом свете он мало-помалу различает толстые драпировки, расписные фрески с плоскими стилизованными изображениями, которые оказываются византийскими, и отделанные золотом поверхности. Затененные ниши наполнены сильным запахом плавящегося воска и ладана. Сгорбленные фигуры, в основном женщины с покрытыми платком головами, присоединяют свои свечи к множеству других, стоящих на низких столиках перед ликами святых. Но большинство верующих выстроились в линию в центральном проходе и медленно продвигаются к иконе в алтаре. Из-за многолетнего непрерывного горения свечей все поверхности покрыты копотью, и даже сам воздух, кажется, затуманивается сажей.

София время от времени посещает церковную службу и утверждает, будто находит утешение в вере еще со времен своего детства в Британии. Но Йон не религиозный человек. Ему неуютно в присутствии лиц, чьей профессией является евангелистский пыл. Еще он не понимает, как люди, у которых нет сильной веры, могут получать удовлетворение от того, что для проформы совершают церковные ритуалы.

Йон не имеет ни малейшего понятия, что символизируют эти свечи в руках людей: дань уважения покойному, новое обращение к Всевышнему или же благодарность за исполнение ранее произнесенной молитвы. Он не в состоянии определить даже, какому святому они поклоняются. В этот момент к нему приходит осознание того, что если бы он был верующим и должен был поставить свечу, то не стал бы возрождать их с Софией давнюю мечту иметь ребенка. Йон не жаждет отцовства, хотя пока и не может принять эту невысказанную правду до конца, а поэтому ощущает ее как какой-то вид жестокости по отношению к Софии, которая тем временем воздвигает между ними непроницаемую стену. Вчера за ужином, когда они были наедине, его жена разразилась неестественным смехом, после того как сравнила себя с Маргарет и пришла к неприятному для себя выводу.

Приторно-сладкий дым ладана обжигает ему ноздри и горло. В ушах стоит жужжание гигантских машин, и перед мысленным взором предстает образ десяти бульдозеров — нет, танков — в ряд, которые синхронно движутся вперед, неумолимо приближаясь, чтобы раздавить эту крохотную коробку с ним и всеми остальными внутри, включая плоские изображения святых в окружении золотых ореолов, а также стоящую среди них белокурую Софию. Ее невеселый смех заглушается грохочущим шумом, который усиливается, как в потерявшей контроль толпе, и в этом гортанном реве он различает слоги слова «Глассален». Пытаясь вырваться из тисков боли, которая впилась в его плечо, подобно когтям хищной птицы, Йон замечает в дальнем углу церкви нишу, пятно абсолютной темноты, и чувствует глубокую убежденность, порожденную страхом, что если бы ему только удалось пошевелить конечностями и добраться дотуда, он бы ощутил присутствие Маргарет, заполняющее эту тень, жаркое ее тело, и смог бы снять нестерпимое напряжение, страстно и с трепетом овладев объектом своего вожделения.

Никогда в жизни у Йона не было такого яркого видения — или, скорее, галлюцинации, — и это практически сбивает его с ног. Слезы щиплют ему глаза, он закрывает лицо обеими руками и, отгородившись от мира на несколько долгих, тяжелых минут, собирает всю свою решимость. Наконец ему удается справиться с дыханием, убрать руки от глаз и заставить себя посмотреть на эту церковь просто как на место, где люди поклоняются тому, во что он не верит.

Тем не менее он остается внутри еще какое-то время. Подобно Йону, каждый входящий в эту низкую дверь наверняка приносит с собой потребность, которая слишком велика, чтобы можно было удовлетворить ее в таком маленьком пространстве, как это. И все же, кажется, нет конца очереди людей с опущенными головами, которые, с бесконечным терпением приноравливаясь к общему шагу, волочат ноги к алтарю, где каждый проситель может поцеловать покрытое бактериями стекло, защищающее далекое и утонченное лицо святого.