Читать книгу - "Всего 50 - Лилия Макеева"

Центральным местом экспозиции можно было назвать прозрачный, как минимум, два метра в длину и приблизительно семьдесят сантиметров в ширину, крытый короб, похожий на высокий аквариум. Внутри него блистал частокол из фаллосов всевозможных размеров, форм и цветов в натуральную величину, максимально приближённых к оригиналам. Лес фаллосов. Парад пенисов. Марш воинствующего мужского члена.

Стоящие наизготовку фаллосы казались живыми и даже разумными существами. Что-то трогательное было в этой оригинальной «шкатулке» с натуральными драгоценностями. Фаллосы, подобно моделям на подиуме, толпились, наивно и важно раздув головки и, казалось, хвастались друг перед другом.

Зрелище притягивало невидимым магнитом. Тут можно было стоять хоть до закрытия музея, удивляясь многообразию одного и того же. Как нет двух похожих людей, так нет и двух абсолютно одинаковых фаллосов. Любая женщина встала бы тут, как вкопанная. И покуда её отсюда не погнала бы стыдливость и страх перед общественным мнением, она бы стояла и созерцала доступное взору пиршество мужской физиологии…

Почувствовав с первых шагов по залам ноющую боль и тоску по несбывшейся мечте – близости с любимым мужчиной, – я ощутила приступ тошноты. Что-то сродни отвращению. Сначала я подумала, что это эффект переизбытка того, что предстало перед моим зареванным взором. Или шок вот от этого иссиня-черного угрожающего экспоната с надувшимися венами. Или от уродливо изогнутого и слишком тонкого в основании головки пениса, похожего скорее на инструмент пытки. Или просто от жары?

Не отрывая взгляда от стеклянной «шкатулки», я впала в бесконтрольное состояние и горько расплакалась.

Абдуль, как раз к этому времени, похоже, справившийся со своими комплексами, опешил.

Он стоял за плечом спутницы, наблюдая, как она пристально разглядывает панораму «красавцев» всех мастей, и совершенно растерялся, когда плечи женщины затряслись, а голова склонилась вниз. Не владеющий информацией о её жизни, он подумал, что бедная женщина, отметившая свое пятидесятилетие, скорбит по несостоявшемуся в её судьбе, скорбит, что ей уже никогда не испробовать всю эту коллекцию, потому что не столько сил, сколько времени не хватит. Абдуль решил, что вид упущенных возможностей привел её к такому, в прямом смысле, плачевному состоянию.

Откуда же было знать прекрасно обученному в Германии доктору, что у слёз страдалицы может быть иная подоплека?

Да я и сама не ожидала такого последствия! Мой взгляд вдруг остановился на одном из экспонатов, и он показался до боли знакомым, даже родным – до малейшей детали, до последней жилки, исполненной столь искусно, что она, казалось, пульсировала в такт с моим сердцем…

Это была точная копия пениса моего дорогого Серёжи.

Он стоял себе в центре Барселоны и никого не трогал, а мне вдруг стало так жаль себя, жаль его и нестерпимо жаль того, что между нами не случилось Чуда, что я заплакала, как ребёнок перед недосягаемой игрушкой…

– Что такое? Что с тобой? – схватил меня Абдуль за руку, но мне стало ещё хуже от чуждого прикосновения, и слёзы полились градом.

Несчастный Абдуль, вооружённый медицинской теорией про недоласканных одиноких женщин, подумал только о том, о чём мог подумать любой прямолинейно мыслящий мужчина. И, догадавшись, чем в таких случаях можно помочь, потихоньку, на ухо, предложил:

– Пойдём в отель?

Я посмотрела на него невидящими глазами, раскрыла рот и, буквально забившись в рыданиях, пошла прочь из зала.

Господи! Почему эти слова произнес какой-то никчёмный, пусть и хороший мужчина? Лучше бы Серёжа! Почему этот искусственный пенис так похож на Серёжин?! Нет, у него лучше! Лучше просто не бывает. Зачем я только сюда вошла?

К счастью, в музее нашлось место, где можно было укрыться от посторонних глаз. Это был маленький зимний садик, в котором разрешалось курить. Слава Богу, – всё-таки стрессовый музей, согласитесь.

Скамеечка была всего одна. Металлическая, прохладная – отрезвляющая. Я села на неё, достала сигарету и закурила. Глубоко затягиваясь, курила и плакала, не вытирая слез.

Абдуль стоял надо мной, потрясённый моей драмой.

Со стороны сцена выглядела забавно. Жалкий, маленький темнокожий мужчина, похожий на арапчонка с опахалом, достал свой белоснежный платок и неловко совал его мне в лицо.

А я отворачивалась и приникала к сигарете. Словно меня потряс музей и всё увиденное. Как будто при взгляде на экспонаты я осознала, что неправильно жила. Или того смешнее – что принимала неправильные позы.

Чуть успокоившись, я попросила:

– Будь добр, Абдуль, принеси мне попить.

Мне просто нужно было побыть одной. Я знала, что сразу сделаю. Ничего другого в голове не возникало.

Проводив Абдуля взглядом, я достала из кармана мобильный и написала Серёже смс:

– Подыхаю без тебя. Никогда и никого ТАК. Ты все равно рядом! Мы ещё увидим нашу Барсу вместе, вот посмотришь!

Отправила. Докурила. Шмыгая носом, в едва переносимом напряжении смотрела на дисплей. Неужели не ответит? Не почувствует, как он мне сейчас нужен? Я же тону! Мне хотелось удержаться «на плаву» и удержать его.

Он, видимо, почувствовал. Но в ответе, пришедшем довольно быстро, я увидела всего одно слово: «Прости».

Мне показалось, что вся жизнь во мне остановилась. Боже мой, какая горечь и сколько боли может содержаться в одном слове!

Я сложилась пополам. Бедный! Он ничего больше не может вымолвить. Как же ему плохо… Я увидела перед собой его осунувшееся, бледное лицо. Губы сухие, сжатые, глаза опущены вниз, вроде бы прикрыты… Он еле сдерживается, чтобы не заплакать. «Прости», – повторила я вслух протяжно, словно была сейчас им, и в эту же самую секунду ещё сильнее прониклась его болью. Бесслёзной, мужской.

Вот что помогает страдающей женщине, если она, так или иначе, находится в какой-либо претензии к мужчине, – осознание того, что ему тоже плохо. Возможно, ещё хуже, чем ей. Не всегда мужчина – злодей и изверг, как воображает большинство женщин. И у него есть свои оправдания и аргументы.

Однажды я услышала от Серёжи такую фразу: «А почему ты думаешь, что одной тебе плохо?» Он, конечно же, имел в виду себя.

Общепринятое мнение сложилось не в пользу женатого мужчины, у которого возникло сильное чувство к другой женщине. Он автоматически наделяется чертами едва ли не монстра, тешащего свое самолюбие и купающегося в любви сразу двух, а то и больше женщин. А он, вероятно, застигнутый любовью, как путник непредвиденной грозой, действительно страдает. И даже не потому, что мечется, а потому что, допустим, не понимает, как ему правильнее поступить, чтобы не навредить никому и себе – в том числе. Не самолюбование ловеласа, а чувство ответственности мужчины, мужа, отца