Читать книгу - "Хулиган напрокат - Алёна Черничная"

лба горячими губами. Ведет носом по краю моих волос, пуская триллиарды мурашек по коже. И как же мне плевать, что сейчас вместе с бабочками в моем животе, вокруг меня порхают и сотни бацилл. Главное, что их предводитель так близко, что с ума схожу от желания прижаться к нему в ответ…

— Не знаю, — хрипло проговаривает Макс. — Просто хочется тебя рядом еще на пять минут.

Хочется. Тебя. Рядом.

Его слова врываются в мое сердце. Заполняют собой каждую клеточку. Разносятся острыми импульсами по венам.

Я улыбаюсь, как дурочка и сама льну к огромному, теплому Максу. Он по-прежнему дышит мне чуть выше лба, а мой нос прижимается к одуряюще пахнущей мужской шее.

Может, у него все же жар? И он действительно болен, раз заявляет подобные вещи?

Тогда больна и я.

Им. Кажется, я больна Максом.

Я снова не понимаю, что между нами. Почему так происходит между нами? Рядом нет ни Майер, ни Алекса, а мы сейчас все равно лежим на диване, крепко прижавшись друг к другу. Как и вчера… Не было никого, кроме нас в ванной, но были поцелуи.

Остатки разума наталкивают на одну верную мысль. Наверное, мне и Максу надо поговорить… Я вдруг понимаю, что даже не могу вспомнить, когда последний раз думала о Смирнове?

Что-то идет не так в нашем договоре, потому что помимо ровного дыхания, теплоты тела и крепких, жарких рук Максима, я чувствую и его каменную эрекцию. Она вызывающе упирается мне в бедро, отдавая тянущим ощущением внизу моего живота.

Оно настолько навязчивое, что мне уже трудно дышать. Я просто умоляю себя ехать домой, пока окончательно не захлебнулась в своем же океане эмоций…

А еще понимаю, Ольховский реально уснул. Делаю несколько жадных вдохов у его шеи и все же отлипаю от него. Надо уезжать, ведь не объясню же я дедушке, что задержалась потому, что кайфовала от аромата кожи Макса…

Тяжелая рука, что придавливала меня к дивану, безвольно сползает с моей талии, и я тихонько освобождаюсь из его объятий.

Максим опять что-то неразборчиво болтает во сне, вызывая у меня еще один счастливый приступ улыбки.

Но ненадолго. Он переворачивается на живот, а его футболка имеет неосторожность задраться и оголить спину.

Мне больше не хочется улыбаться. Все мои ощущения внутри рвутся от резкой боли в груди. Потому что я вижу на спине Макса несколько симметричных ссадин… Весьма специфических ссадин. Просто получить их, тесанувшись, например, об угол, не выйдет.

Мускулистая спина Макса расцарапана чьими-то ногтями. И яркий цвет ран явно указывает на их свежесть. Такие отметины можно получить только, если…

И почему-то слова Инги бьют меня по голове: «А Макс? Его что, с тобой не было? А, ну да… Он же был занят».

Занят.

Мерзкая тошнота стискивает горло. Боже. Я конченая дура?! Да?

Меня быстро опускает с небес в реальность. Хотя нет. Меня швыряет о землю прямо с размаха. Становится тошно. Обидно. Душно. И почему-то очень при очень больно. Я хочу домой.

Благо Ольховский лишь громко посапывает, когда я исчезаю из его квартиры.

Глава 21

Макс

Еще никто и никогда в жизни не доводил меня до нервного тика. И ни одна живая душа была не в состоянии заставить приехать меня в университет в свой выходной.

Пока не появилась она. Синичкина Олеся.

Проснулся я уже в пустой квартире и с пустотой под боком. Ладно, допустим, что из-за надзирателя деда, Лесе пришлось как можно скорее ехать домой, а в целях заботы она не стала будить меня.

Но в честь чего я попал под ее тотальный игнор? Уже второй день Леся не отвечает ни на мои сообщения, ни на звонки. И чем больше я терроризирую не телефон, тем сильнее задаюсь вопросом: это что за хрень такая происходит?

В голову уже лезут неприятные мысли, а не заразил ли я Олесю? Вдруг лежит она сейчас сама пластом, горстями глотая противовирусные и даже не может ответить на мой звонок?

Честное слово, если бы не ее дед, то я бы уже давно завалился к Синичкиной домой с допросом: wtf? И заодно убедился бы в ее состоянии здоровья.

Но что то подсказывает мне, что милейший Аркадий Борисович будет не в восторге от такого визита. И это еще мягко говоря…

Поэтому у меня нет выбора. Терпеливо прождав целые сутки после побега Леси хоть какого-то ответа-привета, на следующий день закидываюсь таблетками, запшикиваю нос спреями, натягиваю первую попавшуюся толстовку, джинсы и прямо с утра еду в университет.

Я. К первой паре. По собственному желанию. Первый раз за все время студенчества. Я точно болен.

Перед университетским расписанием я оказываюсь ровно за пять минут до звонка на пару. И чертыхаюсь, уставившись на бесконечные ряды ячеек с надписями и цифрами. Я ведь даже толком не знаю, в какой группе учится Олеся. Помню лишь факультет и курс. Класс! На факультете информационных технологий аж целых пять групп первокурсников. И сегодня у всех занятия прямо с первой пары.

Максимально напрягаю мозг, запоминая номера кабинетов. Фигушки тебе, Синичкина, от меня так просто не отделаешься.

И удача сегодня точно на моей стороне. Нахожу свою молчаливую барышню в первой же по списку аудитории.

Сидит за предпоследней партой, листая учебник. Дергает себя за ворот черной водолазки и нервно покачивает ногами, обтянутыми в темные джинсы. Волосы снова завязаны в этот дурацкий хвост.

Замерев в дверях, достаю свой телефон, набираю ее номер и наблюдаю за реакцией. Олеся дергается с первого же гудка и бросает взгляд на мобильный, лежащего на столе. Несколько секунд смотрит, плотно сжав губы, кусает их, а потом просто переворачивает гаджет экраном вниз и снова утыкается носом в учебник.

Ошарашенно глазею на Лесю. Это как понимать? То, что я увидел — это целенаправленный игнор.

Меня тут же накрывает горячее желание сорваться с места и захлопнуть эту чертову книжку перед ее носом.

Что я, собственно, и делаю. Никого и ничего не стесняясь, проскальзываю в аудиторию под звонок, оповещающий начало пары.

Пять широких и уверенных шагов, и я плюхаюсь на свободное место рядом с Лесей. Резким движением отодвигаю от нее учебник и в упор смотрю на Синичкину.

Ее рот молчаливо приоткрывается и так же закрывается, а голубые глазищи широко распахиваются.

— Доброе утро, — как ни в чем не бывало улыбаюсь я.

Она растерянно озирается по сторонам, потому что внимание к нам направляется со всех углов