Читать книгу - "Поцелуев мост - Наталия Романова"

В год, когда мама забеременела, бабушка собрала нехитрые пожитки, дочь и отправилась в большой город, потому что в маленьком южном городке, где они проживали до этого, не было работы. К тому же, многочисленная родня точно не обрадовалась такому повороту: не успела выпускной в школе отгулять, а уже с брюхом! Вот позор-то!

С какой такой вселенской радости я должна была поступать иначе? И главное, как Федосу удаётся по-другому?

— С детства любил машины, всегда знал, что профессия будет связана только с ними, — уверенно выдал Федос.

— Прямо всегда знал, что откроешь салоны по продаже новых автомобилей? — не скрывая скепсиса, проговорила я.

Федос, будь он в тысячу раз круче Тора — дитя Питерской коммуналки, выросший с отцом-одиночкой, который из воспитательных и образовательных методов знал только один способ — ремень. Он не мог иметь возможность даже подумать, что однажды станет кем-то, кто может покупать машины за миллионы тушканов или мотаться на Мальдивы, потому что задрала зима и хочется погреть задницу у океана — это словами самого Федоса, не моими.

— Нет, с салонами само вышло, просто попёрло. Но продаю-то я машины, а не картошку. Чуешь?

— Чую, — кивнула я.

— Вот и тебе нужно заниматься тем, чем хочется. Ри-со-ва-ть, — добавил он по слогам. — Вернее, писать картины, — поправился он, перехватывая на лету рвавшееся из моего дурацкого рта замечание.

Через час мы примчались в магазин товаров для живописи, в который я не забредала почти год, потому что приняла твёрдое решение стать человеком, если художника из меня не вышло. И потому что на всё, что там продавалось, у меня не находилось средств. Самым банальным, прямо-таки мещанским образом — денег не было.

— Бери! — заявил Федос, показав на стопку пастельной бумаги. — И это тоже, — ткнул он пальцем в прилавок с мастихинами всех возможных конфигураций. — Всё бери!

Я понятия не имела, как чувствуют себя наркоманы, которым показывают дозу и говорят: «Бери!» Однако смело могу сравнить своё состояние с их. На секунду у меня потемнело в глазах, сладкий, знакомый зуд разлился по всему телу, осел на кончиках пальцев, глаза загорелись, как под действием самого сильно афродизиака, и я…

Я ринулась покупать всё, в чём себе отказывала долгое время, даже когда ещё была уверена, что непременно стану востребованным художником.

В тот вечер, уверена, я сделала магазину недельную, а то и месячную выручку, сметая всё, что видела. Как ненормальная, я носилась по магазину и покупала, покупала, покупала… Федос же относил мои сокровища в машину и улыбался самой счастливой улыбкой, какую я только видела у него.

Ночевали мы снова у Федоса, уснула я поздно ночью, а проснулась как обычно после обеда с твёрдым намерением вытащить новенький мольберт на крышу и приняться за работу — оттуда открывался совершенно бесподобный, на сто процентов Питерский пейзаж. И может быть, он тоже заслужит рамку с золотой патиной в квартире Федоса. Чем чёрт не шутит?

Мои самые радужные мечтания и твёрдые намерения разбились о белоснежный унитаз. Да-да. В уборной, в которой, шутка ли сказать, стояла восстановленная кариатида, подпирающая потолок и взирающая сверху вниз во всех смыслах на происходящее…

Сначала я, естественно, начала винить форшмак с картофельными вафлями. Кто придумал эдакую глупость, вафли из картофеля? Не мудрено отравиться. Потом селёдку, которую зачем-то запивала сладким сидром. Следом сам сидр, вот не пилось мне, как нормальному человеку, эль. Ещё бы клубничный коктейль в пивном баре заказала, дурила картонная!

А чуть позже, посмотрев на календарь, сняла вину с общепита… Пришлось. Нет, безумная надежда ещё болталась, как неприглядная субстанция в мутных водах отчаяния, но, в общем и целом, всё было ясно, как божий день, даже такой бестолочи, шляпе и дурёхе, которая умудрилась уродиться в собственного папашу, как я.

Я-таки, принесла в подоле!

Для верности, на негнущихся ногах, я спустилась вниз и сходила в несколько аптек, где купила все виды тестов на беременность, которые только нашла в продаже. И знаете что? Все они, без крохотного, самого ничтожного исключения, показал положительный результат.

Вот тут я и поняла всю глубину бабушкиной мудрости: «Смотри, в подоле не принеси!»

Вся тяжесть мира свалилась на меня в одночасье, все ужасы, какие только можно вообразить из судеб матерей-одиночек, пролетели в моей голове. Знала бы — вообще юбки не носила никогда в жизни, честное слово! Нет юбки — нет подола. Нет подола — нет проблем.

И всё-таки, будучи девушкой образованной, я понимала, что тест, даже самый положительный — это не показатель. Нужна консультация врача. Заглянула в банковское приложение, что ж… после вчерашнего загула в магазине для живописи на пару каких-нибудь обязательных обследований у меня деньги оставались, и на приём у врача тоже. После, если повезёт, мне хватит на такси домой, а нет, значит, нет. Метро с маршруткой никто не отменял.

Врач мой нехитрый диагноз подтвердил, то же самое сделали анализ на загадочный ХГЧ, что бы ни значили эти буквы, и УЗИ, где мне на экране показали нечто, больше напоминающее фасоль, чем ребёнка.

Моего ребёнка. И Федоса, да… С ума сойти можно!

Вынырнув из дверей платной клиники, где я оставила остатки своих денег, я набрала телефон Федоса, чтобы сообщить новость. Вряд ли для него хорошую.

Буду честной, для меня известие о собственной беременности радостной не стала. Какая беременность, в самом деле, если единственное, что я хочу — это писать крыши Адмиралтейского острова Питера? И даже неважно, обрамят ли картину в золотую раму или нет, главное — я наконец-то возьму в руки кисти, и случиться самое волшебное на свете чудо.

— Я беременная, — сказала я в трубку, как только Федос ответил мне.

— Не может быть, — тут же заявил он. — Ну и шуточки у тебя, Конфета!

— Это не шутки, — обиделась я.

Шутки? Кто в своём уме шутит такими вещами? Даже не зная смысла выражения «в подоле не принеси», я не смела шутить по этому поводу, слова бабушки звучали по-настоящему угрожающе. Теперь тем более не стала бы шутить!

— Пять-шесть недель, — продолжила я докладывать обстановку.

— Нет, Конфета, — перебил меня Федос. — Не может быть никаких пяти-шести недель. И беременности никакой быть не может. Я не могу быть отцом! Не