Читать книгу - "Искусство французского поцелуя - Кристин Хармел"

Поппи тут же заявила, что мы должны отправиться в бар «Дике», выпить сангрии и хорошенько все обсудить.

— Может, все-таки дать ему последний шанс, — пробормотала я, когда мы заказали первый кувшин.

Отчасти я надеялась, что Поппи меня не услышит. Я утопила свой ответ — и всякое самоуважение — в большом глотке сангрии, надеясь поскорее захмелеть. Увы, ничего не вышло.

— Последний шанс?! — вопросила Поппи. Она отпила из своего бокала, не сводя с меня глаз, — Мы ведь это обсуждали, Эмма!

Я опустила глаза и задумалась. Да, это безумие. Да, Поппи — с ее житейской мудростью и теорией одного свидания — последний человек на планете, который мог бы меня понять. Возможно, она права, но иногда сердце подсказывает совсем не то, что говорит рассудок. Я вздохнула и сделала большой глоток сангрии.

— Знаю, по-твоему, я спятила. Но не так-то легко взять и выбросить несколько лет своей жизни.

— Это не ты их выбросила, — напомнила подруга.

— Да, но я не могу так просто уйти… — с трудом подбирала я нужные слова. — Брет говорит, что совершил ошибку. Все мы иногда делаем глупости, почему бы не дать ему шанс исправиться?

Поппи качнула головой.

— Это не глупости, Эмма. Брет бесцеремонно бросил тебя и переехал к твоей лучшей подруге.

Слезы навернулись мне на глаза.

— Я знаю. Но ведь он ушел от нее. Они жили вместе всего пару недель. Может, он растерялся. Может, я слишком давила на него со свадьбой. Может, он был не готов и попросту испугался!

— От страха люди на многое способны, — твердо ответила Поппи, — но порядочные мужчины не бегут чуть что в объятия твоей лучшей подруги.

В зеленых глазах Поппи светилось искреннее сочувствие.

Я загрустила. Плохо, что меня жалеют. Но отчасти я понимала, что Поппи права: я веду себя жалко. И все-таки меня не покидала мысль, что я сама виновата в случившемся и Брет хотел найти в Аманде то, чего не видел во мне. Иначе бы он не переехал к ней так быстро. Возможно, я была чересчур одержима работой. Или слишком усердно тащила его под венец.

— Слушай, — помолчав с минуту, сказала Поппи, — ты счастлива? В Париже, я имею в виду.

— Да, счастлива, — без лишних раздумий ответила я.

— Тебе здесь лучше, чем в Орландо?

Я помедлила. А лучше ли? Тяжело было сравнивать. Я жила здесь совсем другой жизнью. Работа меня бодрила и увлекала, хотя порой действовала на нервы. Но разве это хуже, чем сидеть в конторе с девяти до пяти, днями напролет выполняя одни и те же рутинные действия? Моя личная жизнь в Орландо текла спокойно и неторопливо: я всегда была с Бретом или с тремя закадычным подружками. Здесь мою жизнь устраивала Поппи, я ходила на интересные свидания, а в свободные вечера по пивала сангрию в пещерах. Должна признать, мне было весело.

— Да, — медленно ответила я, впервые осознав это. — Здесь лучше.

— Скажи мне, разве Брет взял хоть несколько выходных, чтобы приехать сюда и извиниться? — спросила Поппи. — Разве он попытался тебя вернуть?

— Нет, — проронила я.

— И ты хочешь пожертвовать этой прекрасной жизнью ради человека, который не потрудился даже приехать? Его хватило на пару жалких звонков!

Я глядела в свой бокал с сангрией так, словно вот-вот увидела бы в нем ответ. Но ведь я уже знала все ответы, верно?

— Нет, не хочу.

Возможно, мне стоит заглянуть в свою душу и перестать напрасно себя винить. Я должна взять пример с Поппи и не позволять другим мною распоряжаться. Хватит быть размазней! В конце концов, на работе у меня это получается. Почему я так не уверена в том, что заслуживаю уважения и в личной жизни?

— Впрочем, через пару недель я вернусь в Орландо… — тихо сказала я.

Там все мое парижское самокопание забудется, как дурной сон.

Поппи молчала.

— Знаешь… я как раз хотела сказать… Мы поговорили с Вероник. Ты отлично работала все это время, и мы предлагаем тебе остаться.

— Что?!

Поппи улыбнулась.

— «KMG» готова заключить с тобой более длительный контракт. На весь следующий год.

— На год?!

— Да. Ну так что? Остаешься?

Когда Поппи легла спать, я еще долго сидела в гостиной, глядя в окно на Эйфелеву башню, пока огни не потухли и она не растаяла в темноте. Мне опять стало одиноко. Я посмотрела на часы: во Флориде только восемь вечера… Я сделала глубокий вдох и набрала номер Брета.

— Я пока остаюсь в Париже, — сказала я, когда он взял трубку.

Брет секунду молчал.

— Это что, шутка? — спросил он.

— Нет, — Я попыталась облечь свои чувства в слова: — Мне здесь хорошо, я счастлива. Наконец-то чувствую себя нужной и при деле.

— А то, что ты нужна мне, значения не имеет? Это для тебя пустяки?

— Я этого не говорила. — Мне вспомнились вчерашние слова Поппи. — И кстати, раз уж я так много для тебя значу, почему бы тебе не приехать? Мне здесь очень хорошо. В Париже мы могли бы начать все заново.

— С ума сошла? Я даже французского не знаю!

— Я тоже. Но ведь ты мог бы взять небольшой отпуск, хотя бы в счет медового месяца. Приезжай сюда, вдруг тебе понравится.

Я испытывала его чувства на прочность, и Брет это понимал. Я протянула ему руку, и если бы он ее взял, я с радостью дала бы Брету еще один шанс и признала, что Поппи ошиблась.

— Разве я неясно выразился, что хочу жить во Флориде? — через несколько секунд спросил Брет. — Если я не переехал в Нью-Йорк, то с какой стати поеду во Францию?

— Потому что я здесь.

В трубке воцарилась тишина, которую я попыталась заполнить (так всегда подсказывала моя природная робость — нарушить тишину, если она становится чересчур гнетущей).

— И вообще, я не прошу тебя переезжать. Просто посмотришь, как я тут устроилась. Теперь это моя жизнь, Брет. И я по-прежнему хочу, чтобы ты стал ее частью.

Не знаю, действительно ли я этого хотела. Но ведь я чем-то обязана Брету, верно? Меня не убудет, если я дам ему последний шанс, пусть он дал мне гораздо меньше. Я старалась жить по своим правилам, а не по его и иногда находила в этом утешение.

— Эмма, — медленно произнес Брет, словно обращаясь к ребенку, в чьих умственных способностях сомневался, — ты же сказала, что скоро вернешься домой.

Я взглянула на едва проступающий из темноты силуэт Эйфелевой башни, и мне вдруг стало спокойно как никогда.

— Да. Кажется, я дома.