Читать книгу - "Цыганочка, ваш выход! - Анастасия Туманова"

– Да отчего же? – растерялась Мери.

– Затем, что я и так убегу, – спокойно сказала Симка. – Как только Беркуло приедет – духу моего тут не будет! А ты сама подумай – вот спёрла ты ключи. Вот дед тебе скажет: «Забожись, что не брала!» Что ты ему ответишь? Ты без божьбы-то врать не умеешь, а туда ж… А тебе же здесь оставаться! Жить здесь! Ты ведь не сможешь этого, дура, я же тебя наскрозь вижу! – Симка грубовато взяла подругу за плечи, заглянула в лицо. – Ты же себя поедом съешь, что воровкой в своей же семье стала! Скажешь, нет? Не годишься ты для таких дел, вот что. Да ещё и…

Договорить она не сумела: Мери всплеснула руками и расплакалась. Симка замотала головой, немедленно взвыла тоже, и обе принялись взахлёб рыдать.

– Выходи, дура несчастная, за Сеньку! Видеть твоих соплей не могу больше!

– Не пойду-у-у…

– Забожись, что выйдешь, как только я убегу!

– А ка-ак же…

– Он хороший, правда… Упрямый только…

– Зна-а-аю…

– О-о-о, чтоб он сдох, ирод, я бы сейчас уже мужней была-а-а… И где этот собачий сын Беркуло таскается?! Два месяца почти! Вот кого до гроба не прощу!

Больше разговора о краже ключей Мери не заводила.

Неладное цыганки почувствовали ещё на подходах к станице: со стороны майдана отчётливо слышались бабьи завывания. Переглянувшись, женщины остановились. Степная дорога переходила в главную, широкую улицу станицы, которая выглядела необычно пустой: даже куры не копошились в кустах, не было видно ни одного казачонка, ни одной девки.

– Дэвлалэ, да что ж у них тут стряслось? – пробормотала бабка Настя, стоя на цыпочках и тщетно силясь заглянуть через высокий забор. – Неужто ни кусочка не возьмём? Ведь завсегда раньше богатое место было… Похороны, что ли, у них? Отчего так бабы воют?

– Может, пойдём отсюда, а? – робко сказала Брашка. – Коль покойник, так им не до нас…

– Пойдём?! – взвилась старуха. – А детей чем кормить будем, расскажи бабке, коль умна через край? Дети-то с мужиками в таборе голодные сидят! – Она огляделась. – Да что ж это ни одной курицы не бегает? Здесь же даже взапрошлогодь, в войну, куры табунами вдоль заборов бродили…

– Продотряд из уезда, должно быть, был, – задумчиво сказала Мери. – Может, здесь же продразвёрстку ещё не отменяли…

Бабка Настя повернулась к ней, но сказать ничего не успела: на улице показались несколько женских фигур. Цыганки притихли, глядя на то, как казачки с сурово-замкнутыми, побледневшими лицами ведут молодую женщину в запылённой юбке и разорванной на груди рубашке. Её медно-рыжие волосы были растрёпаны и висели неряшливыми космами. Она не выла, шла молча, но на её запрокинутом, осунувшемся лице была такая смертная мука, что цыганки, переглянувшись, перекрестились.

– Бабы… Бабы-ы-ы! – тихонько позвала Копчёнка. – Да что там случилось у вас? Аль помер кто-то?

Казачки остановились. Две из них молча, быстро увлекли в хату молодуху в разорванной рубашке, остальные подошли к цыганкам.

– По-омер… – с горькой насмешкой протянула пожилая тётка, у которой на худом морщинистом лице явственно были видны засохшие дорожки слёз. – Казаков у нас постреляли…

– Как постреляли, почему? Кто? – испуганно начали спрашивать цыганки. – Тётушка, расскажи, что случилось-то у вас? Ведь уж покончилась война-то!

– Эх вы! – с сердцем сплюнула в пыль тётка. – «Поко-ончилась»… Кому покончилась, кому ещё галопом скачет! А вам-то, поди, и не начиналась!

– Да ты скажи, что стряслось-то?! – не отставали цыганки. Тётка отмахнулась, повернулась, чтоб уйти, но таборные обступили казачек пёстрой гомонящей стеной, и те, всхлипывая и шёпотом ругаясь, рассказали следующее.

Уже полгода придонские степи сотрясались от лихих налётов «армии» атамана Петра Замайского. Под этим именем, взятым от названия родной станицы, его знали с семнадцатого года, когда молодой казак Петро Стехов вместе с тремя братьями перешёл из Атаманского полка на сторону красных и три года носился с Будённым по пылающему Дону. Богатые донские станицы в то время голодали так же, как и вся Россия, мужчины воевали по разные стороны фронтов. Голод подступал вплотную, станицы некогда вольного Дона начинали роптать, вернувшиеся с войны казаки находили свои семьи разорёнными, хозяйство – в разрухе. Казачий Дон начал волноваться. После разгрома Врангеля в Крыму уцелевшие белые казаки вернулись на родную землю непокорёнными, готовыми любой ценой продолжать борьбу. Вернулись и красные казаки, изрядно подавленные и не понимающие, за что они сражались, если их проклинают собственные семьи, умирающие от голода. Петра Стехова вместе с братьями старик отец не пустил на двор. Услышав злой плач матери: «Убирайтеся, чёртовы дети, нет у меня боле сынов! Из-за вас всё, паскуды, из-за ваших камисаров жидовских!» – Стеховы ушли в степь. А через месяц состоялся первый налёт на занятую красными войсками станицу Черноярскую отряда атамана Замайского. На знамёнах отряда было написано: «За справедливость! За Советы без комиссаров, ЧК и жидов!» В станицах сочли этот лозунг настолько подходящим к обстановке, что к Замайскому хлынули казаки со всех окрестных станиц и хуторов. Атаман действовал умело, налетал внезапно, уходил быстро. Замайцы врывались в занятые красными станицы, разбивали части Красной армии и продотряды, расстреливали командиров, вешали комиссаров, совершали «справедливый раздел» отбитого продовольствия и фуража и призывали пленных вступать в «Свободную казачью армию атамана Замайского».

К лету 1921 года обстановка на берегу Дона была уже настолько угрожающей, что забеспокоились и в Москве. Большевистское руководство бросило на подавление очагов восстания части Красной армии и отряды ЧОНа[36]. Специальным декретом вольным атаманам вроде Замайского обещали полное прощение от советской власти. Атаманы сему обещанию благоразумно не верили и продолжали свои ураганные налёты на красные станицы. В ответ чекистские отряды захватывали семьи атаманов. Было оглашено, что в случае неявки «врагов трудового казачества» их родственники будут расстреляны.

В станице Замайской у родителей Петра Стехова проживали три невестки – жёны сыновей с детьми. В июле 1921 года их арестовал отряд под руководством комиссара Ванды Коржанской. Вместе с чоновцами станицу занял полк Красной армии. Замайская притихла в страхе и ожидании неминуемой беды.

Через четыре дня после взятия в заложники семьи атамана безлунной ветреной ночью на станицу налетел отряд замайцев. Пользуясь кромешной темнотой и внезапностью, мятежные казаки не позволили сонным красноармейцам даже похватать оружие и рубили их шашками. Чоновцы спохватились быстрее, хату с заложниками успели оцепить, лично товарищ Ванда, спрятавшись за оградой крыльца, палила по мечущимся конным силуэтам. Её жёсткий – со звенящим польским акцентом – голос гремел над охваченной ужасом станицей: «Не паниковать! Не показывать спину! Бейте бандитов!»