Читать книгу - "Дикая Роза. Семь лет спустя - Вальехо Хуан Кордес"

догадываться. Цель — вовсе не этот концерт, и не по нему самому идет прицельная стрельба, их задача — сорвать подписание контракта. Был бы Маус помоложе, он наверняка пошел бы поперек, мол, еще посмотрим, кто кого, и подписал бы контракт с Розой хотя бы назло могущественным противникам. Но он уже немолод и хорошо знает, в каком мире живет. Лучше пускай он сейчас испытает стыд, чем потом будет доживать свой век в той же нищете, в которой начал его. Жаль Розу, жаль ее еще не раскрывшийся полностью талант, но что же поделаешь: Маусу еще надо поработать и заработать перед выходом в тираж.

— Алло, Антонио, куда вы пропали, я не слышу вас.

— Я здесь, сеньор. Я понял вас: контракт не будет подписан.

— Прекрасно. Значит, мы в вас не ошиблись. А теперь слушайте внимательно: никто не жаждет крови сеньоры Розы, клакеры имели четкие инструкции на первое отделение. Но если концерт продолжится, то эти крикуны выйдут из всяких рамок. Так что лучше прекратить сейчас выступление. Вы поняли меня, сеньор?

— Понял. Сейчас я пройду в артистическую комнату певицы и постараюсь убедить ее. Думаю, что в данных обстоятельствах…

— Вот именно, Антонио, вот именно. Желаю успеха, — сочно и ясно выговорили на том конце провода и положили трубку.

— Черт бы вас всех побрал! — от души выругался Маус и пошел к Розе.

Она выглядела скорее очень возбужденной, нежели подавленной. Она не заламывала руки и не отчаивалась, а поправляла на себе новое платье. Паула помогала ей.

— Роза, — коротко сказал Маус, — я отменяю второе отделение. Большая часть зала — клакеры. Они — наемники, им не нужно искусство, они отрабатывают деньги, которые им заплатили.

— А кто им заплатил, сеньор Маус? — спросила Паула.

— Я не знаю и вряд ли узнаю. Но дело не в этом, Роза, нельзя больше сегодня выходить на сцену. Это — главное.

— Я выйду и спою все второе отделение, чего бы это мне ни стоило, — тихо, но твердо проговорила Роза.

— На что ты надеешься, девочка? — Маус не ожидал такой реакции.

— На себя, на то, что мне удастся заставить их забыть, что они клакеры.

— Господи, Роза, это ведь невозможно.

— Публика заплатила за два отделения, я не собираюсь платить неустойку.

— Никто ее от тебя и не потребует.

— Все равно я сейчас выйду!

И по тому, как это было сказано, Маус понял, что его попытка сорвалась и второе отделение состоится. Он махнул рукой и вышел. В чем ему себя упрекать? Он сделал все возможное, а она… Может, это и к лучшему, что не будет контракта, не будет гастролей. Не слишком ли она своевольная и дерзкая, эта Роза Гарсиа Монтеро? Жаль, конечно, денег, какие он смог бы на ней заработать, ну да найдет он деньги и в другом месте…

И Роза вышла, и спела все пятнадцать песен, и спела их так, как поют в последний раз. И несколько раз наступали в этом необычном концерте такие моменты, когда клакеры забывали свистеть, шикать и кричать, перебивая выступление, а сидели и слушали и даже порывались пару раз по-настоящему аплодировать. Но вожаки имели большую власть над своими маленькими клакерами. Всякий раз, когда Роза начинала побеждать, они своими грозными призывами, а иногда и просто кулаками и подзатыльниками, заставляли клаку превращать концертный зал в стадион «Ацтека», когда тот улюлюкает не понравившемуся ему судье или игроку, промазавшему пенальти.

Но Роза так и не узнала главного момента своего торжества: с последней, ее песней о ненависти на сцену по замыслу верхушки трех клак должна была полететь на сцену кожура от апельсинов, приготовленная в карманах каждого наемного зрителя. Но этого не случилось. Когда, собрав всю свою волю в кулак, Роза поклонилась публике напоследок, лишь несколько кожурок упало около рампы. Почти никто из клакеров не стал подбегать к сцене и доставать из карманов оружие позора.

Роза победила купленную ненависть. Но вместе с последним поклоном силы покинули ее. Едва она вышла за кулисы, как ноги ее подкосились и, без сознания, она уже почти опустилась на холодный пол, но тут крепкие руки Паулы Викарио подхватили Розу…

— Армандо! Братик! Я восхищаюсь тобой! — голос Джулии в трубке специальной связи, которую нельзя было подслушать; и вправду звучал восхищенно. — Я только что слышала по радио, как провалился концерт этой дряни. А продюсер Антонио Маус сказал корреспонденту, что в силу разных причин он не сможет заключить долгосрочный контракт на ее выступления и гастроли. Значит, ей теперь конец как певице? Да?

— Ну, возможно, ей теперь не скоро доведется выступать в Мехико, — Армандо вовсе не хотелось говорить с сестрой, и особенно на эту тему. — А почему ты решила, что все это проделал я, об этом что, тоже по радио говорили?

— Ха-ха-ха! Ну ты даешь, Армандо! Я и не знала, что у тебя такое потрясающее чувство юмора! Я, конечно, догадывалась, что ты можешь за этим стоять, но все-таки позвонила Альтамирано, он подтвердил.

— Вот я ему по шее надаю, тогда он поймет, что к чему.

— Ну вот еще. Он — душка, и очень хорошо ко мне относится. И он — самый верный твой солдат.

— Он — не солдат, он — капитан.

— Какая разница, все они перед тобой рядовые, а ты — генерал!

— Джулия! Я хочу лечь спать, и если у тебя нет никакого дела, то давай попрощаемся.

— Я только хотела сказать, — уже обиженным голосом продолжила сестра, — что восхищаюсь тобой и горжусь и что с нетерпением буду ждать, когда ты поможешь нам разделаться с Розой Гарсиа Монтеро окончательно.

— Не рассчитывай, что это случится скоро, если случится вообще.

— Но, братец…

— Спокойной ночи, Джулия! Мне завтра рано вставать. Все!

Армандо оборвал разговор с сестрой. Ему было неприятно сейчас любое напоминание о сорванном концерте Розы. Он понимал и даже, кажется, ощущал, какую боль и горечь должна она сейчас чувствовать. Оправдывал себя Франческотти лишь тем, что у него не было другого выхода.

Поначалу ему виделось совсем иное: не срыв концерта, а усиленный триумф его с помощью тех же клакеров. Затем Роза едет на гастроли, а он последует за ней в Европу и там станет кем-то вроде ее доброго гения. Постепенно они сближаются все теснее и… Но Армандо всегда мыслил трезво и умел вовремя обрывать свои мечтания. Как ни манила его эта поездка, вся прелесть почти юношеских, почти рыцарских ухаживаний, он не мог себе сейчас позволить оторваться от Мексики на столь долгий