Читать книгу - "Королек - птичка певчая - Решад Нури Гюнтекин"

— Такие ошибки иногда случаются. Сами того не ведая,они назначили на одно место двоих человек. Вах, Хурие-ханым, вах!

— Кто такая Хурие-ханым?

— Это та, другая учительница из Гелиболу… Не ужиласьтам, попросилась сюда. Приятная, скромная женщина… И опять бедняжке не повезло.

— Разве ей одной? Ведь мое положение тоже весьмазатруднительное.

— Да, и это верно. Не будем по крайней мерерасстраивать несчастную женщину до тех пор, пока обстановка не выяснится. Ясейчас — в отдел образования, по делам. Пойдемте вместе. Посмотрим, может,найдем какой-нибудь выход.

Заведующий отделом образования, толстый неуклюжий флегматик,разговаривая с посетителями, обычно закрывал глаза, словно погружался вдремоту. Речь его была отрывиста и бессвязна, будто его только что разбудили.

Выслушав нас со скучающим видом, он медленно процедил:

— Что я могу поделать?.. Как они сделали, так и вышло.Надо написать в Стамбул. Посмотрим, что ответят.

Тут в разговор вмешался секретарь отдела — огромного ростамужчина, он носил красный кушак и короткую жилетку и был похож на ломовогоизвозчика.

— Дата приказа о назначении этой ханым-эфенди болеепоздняя. Основываясь на этом, ее кандидатуру следует считать более приемлемой иправомочной.

Заведующий задумался, словно загадывал перед сном, потомсказал:

— Это, конечно, верно, но мы все равно не имеем приказаоб отстранении первой учительницы… Запросим министерство. Дней через десятьпридет ответ. Вы же, мюдюре-ханым, извольте ждать решения.

Я опять поплелась в рушдие по извилистым улочкам следом замюдюре-ханым, закутанной в клетчатый чаршаф. Ах, лучше бы мне вернуться вгостиницу!

Хурие-ханым оказалась приземистой смуглолицей женщиной летсорока пяти, с капризным характером. Как только она обо всем узнала, лицо еепотемнело еще больше, глаза расширились, на шее с двух сторон вздулись вены, иона пронзительно завопила, словно «уди-уди», которым мальчишки забавляются впраздники.

— Ах ты, боже мой, да что же это получается,друзья!.. — И рухнула на пол, лишившись чувств.

В учительской начался переполох. Старенькая учительница вочках с трудом сдерживала сбежавшихся на крик учениц, отгоняя их от дверей.

Женщины положили Хурие-ханым на диван, побрызгали лицоводой, смочили уксусом виски, расстегнули фуфайку и принялись растирать еегрудь, усыпанную, точно родинками, блошиными укусами.

Я растерялась и молча стала в углу с портфелем под мышкой,не зная что делать.

Старая учительница, которой наконец удалось отогнать отдверей девочек, глянула на меня сердито поверх очков:

— Поражаюсь твоей бесчеловечности, дочь моя! И ты ещесмеешься!

Она была права. К сожалению, я не удержалась и улыбнулась.Но откуда старушке было знать, что я смеюсь не над Хурие-ханым, а над своейсобственной растерянностью!

Однако не одна я была столь бесчеловечна. Высокая молодаяучительница с черными проницательными глазами тоже беззвучно смеялась. Онаподошла и шепнула мне на ухо:

— Можно подумать, ее муж привел в дом вторую жену. Этововсе не обморок. Клянусь аллахом, это от злости.

Хурие-ханым открыла глаза. По ее носу и щекам стекали капливоды. Она громко икнула, словно в желудке у нее взорвалась бомба, замоталаголовой и принялась кричать:

— Ах, друзья, да что же это со мной стряслось! В мои-тогоды! Надо же было такому случиться?!

Верно говорят: «Язык мой — враг мой». Я опять допустилаоплошность, мне вдруг взбрело в голову проявить учтивость.

— Вам стало лучше, слава аллаху?.. — спросила я.

Ах, что последовало за столь любезным вопросом! Хурие-ханымтак распалилась, что невозможно передать. Чего она только не наговорила!

— Покушаться на жизнь человека, — кричалаона, — и в то же время справляться о его самочувствии — это верх наглости,безобразия, невоспитанности!..

Я от стыда забилась в угол и зажмурилась. Женщинам никак неудавалось успокоить разбушевавшуюся Хурие-ханым. Крик перешел в отчаянный визг,посыпались такие словечки, какие редко услышишь не то что в центральном рушдие,но даже на улице. Она кричала, что по моему лицу видно, какая я штучка, что ейвсе известно, что я вырвала у нее из рук кусок хлеба и, кто знает, сколькиммужчинам в министерстве я за это…

У меня потемнело в глазах, задрожал подбородок, на лбувыступил холодный пот. Самое страшное, что другие женщины держали себя так,будто считали Хурие-ханым правой.

Вдруг кто-то изо всех сил стукнул кулаком по столу. Стаканыи графины зазвенели. Молодая учительница с черными глазами, которая минутуназад смеялась вместе со мной, вдруг превратилась в львицу!

— Мюдюре-ханым! — закричала она сердито. —Где же ваше руководство? Как вы разрешаете этой особе обливать грязью честьучительницы? Где мы находимся? Если вы позволите ей сказать еще слово, я потащув суд не ее, а вас! Эта женщина забывает, где она находится!.. — Тутчерноглазая ходжаным топнула ногой и набросилась на женщин; даже в гневе голосее поражал какой-то удивительной мелодичностью. — Браво, товарищи, браво!Просто великолепно! И это в школе!.. С улыбочкой слушаете, как оскорбляютвашего коллегу!..

Сразу стало тихо, но как только Хурие-ханым почувствовала,что остается одна, она снова впала в истерику и хотела было опять лишитьсячувств. Но, на счастье, раздался звонок на урок. Учительницы взяли тетрадки,книжки, корзинки для рукоделия и начали расходиться.

— Жду вас у себя в кабинете, дочь моя, — сказаламюдюре-ханым и тоже вышла.

Через минуту мы остались вдвоем с девушкой, которая менязащищала. Я сочла своим долгом поблагодарить ее.

— Ах, боже, как вам пришлось понервничать из-за меня.

Девушка пожала плечами, словно хотела сказать: «Какое этоимеет значение!» — и улыбнулась.

— Я это сделала нарочно. Если на таких особ неприкрикнешь, не припугнешь, они сядут на голову. Что вы тогда сделаете? Послеуроков увидимся. Не так ли?

Я дошла до кабинета мюдюре-ханым, но заходить туда мне ужене хотелось. Было тошно заводить тот же разговор. Настроение упало. Портфельпоказался непомерно тяжелым. Стараясь не попасться никому на глаза, я вышла изрушдие и вернулась в гостиницу.

Увидев меня, Хаджи-калфа огорченно всплеснул руками ипринялся причитать:

— Вах, ходжаным, вах! Как тебе не повезло!..

Оказывается, ему было уже все известно. Уму непостижимо, какон успел узнать?