Читать книгу - "Теткины детки - Ольга Шумяцкая"

— Нет, тетки не понимают! — возмущалась Татьяна. — Не понимают, что я просто устала! Могу я к вечеру устать или нет? Вчера держали меня у телефона два часа! И заметь, это твои родственники! Твои! — накидывалась она на Леонида, укрывшегося газетой.

Но в глубине души понимала, что там, на другом конце провода, — последнее звено стальной родственной цепи, последний узелок, связующий их в единое целое, последние веточки некогда шумного сильного древа. Распадется звено, развяжется узел, отомрут ветки, и не станет семьи, а так — две бывшие молодые пары (почти молодые! еще молодые!), играющие в дружбу, и еще одна, уже не молодая, заброшенная в Тмутаракань Новых Черемушек. Да куча старых фотографий в забытых альбомах, больше похожих на гербарий, чем на семейный архив.

…Тетка Шура упала аккурат в тот момент, когда рассказывала о каких-то родственниках из Питера. Что-то у них там стряслось. То ли авария, то ли несчастный случай. Кто-то в гипсе, кто-то в койке. Тетка долго копалась в медицинских подробностях, громко сморкалась, несколько раз принималась плакать. Татьяна тоскливо глядела на кипящий суп, закатывала глаза, бросала выразительные взгляды на Леонида, как вдруг услышала в трубке странные звуки: писк, шорох, глухой удар и резкий птичий вскрик.

— Тетя Шура! Тетя Шура! Алло! Вы меня слышите? — закричала Татьяна, задула в трубку, захлопала по ней ладонью, но тут в голове у нее что-то вспыхнуло, и, выдернув из кресла Леонида, она помчалась вниз по лестнице, на ходу натягивая плащ.

Тетка Шура лежала на полу, широко раскинув короткие бревнышки рук и выставив вверх живот, похожий на надувную пляжную подушку. В углу дивана с вытянутой вперед рукой сидела тетка Мура. Ее указательный палец был нацелен прямо на нос сестры. Она хватала палец и пыталась отвести в сторону, но он не желал слушаться и, дернувшись, каждый раз возвращался обратно с упрямством компасной стрелки.

Татьяна бросилась к желтому, прозрачной мыльной желтизной распластанному телу, но Леонид отстранил ее, схватил тетку Шуру на руки и поволок к высокой девичьей кровати.

Через час, когда уехала «скорая», тетку Муру напоили валерьянкой, прибежали Арик и Рина, примчалась с работы встрепанная Ляля и все они сели за столом в гостиной, стало ясно, что ничего не ясно, и как быть дальше, решительно непонятно. Тетка Шура лежала в соседней комнате на взбитых подушках, нет, не тетка уже — неподвижная болванка, каменный слепок, пустая матрешка, бесчувственная и бессловесная.

— Какая больница! — раздраженно сказала докторша. — Ей семьдесят пять лет! Что вы хотите?

Они ничего не хотели. Они хотели только больницу.

— А… п-перспективы? — спотыкаясь на согласных, спросила Татьяна.

— Какие перспективы! — еще более раздраженно ответила докторша и даже рукой повела куда-то в сторону, как бы отметая всё разговоры о перспективах и прочих глупостях.

Собрала чемоданчик и уехала. А они остались. И вот теперь с надеждой глядели на Арика. С его-то связями! И какая-то больница! Оказалось — пустое. Пустая бравада. Пустое бахвальство. Никаких связей нет, а если и есть, то никчемные. А если и не никчемные, то для других целей. Татьяна давно это подозревала.

Дежурить решили в три смены, как в котельной — сутки через двое. Приходили вечером после работы, приносили продукты, поднимали тетку Шуру, обмывали, перестилали постель. Ляля оставалась ночевать — возвращаться ночью в Новые Черемушки было полнейшим безумием. Пытались сунуться к Витеньке с Аллой, но те были так отстраненно-вежливы, так холодно-приветливы… Первые две недели бегали по аптекам, судорожно скупая бинты, йод, мази и притирки. Потом успокоились. Привыкли. Жизнь вошла в свою колею. Леонид снова засел за диссертацию, Ляля — за квартальный отчет, Арик засобирался в командировку в Германию. Это было большим событием. Если не считать Миши, служившего в Чехословакии, никто из них за границей не бывал, тем более в командировке, тем более в капстране. Арик распушил хвост, рассказывал всем о своих достижениях в робототехнике. Он действительно изобрел какое-то устройство по изготовлению прорезиненной обуви.

— Льет галоши! — мрачно констатировала Татьяна.

Это самое «галошное» устройство и собирался демонстрировать Арик на выставке в Дюссельдорфе, что означало: стоять у стенда, наливать начальству кофе и отвечать на дурацкие вопросы праздных посетителей.

Арик улетел в ночь на 1 октября. На следующий день Рина не вышла на дежурство.

Тетка Мура позвонила вечером, часов в девять, кричала в трубку что-то бессвязное. И снова, как месяц назад, Татьяна и Леонид мчались по лестнице, на ходу натягивая плащи, капали валерьянку, приводили тетку Муру в чувство.

— Ну что вы, в самом деле! — выговаривала потом Татьяна. — Мало ли, почему она не пришла! Может, на работе задержалась! Что паниковать-то? Мы же рядом.

Звонить Рине решила Ляля. Она чувствовала себя старшей в семье и вообще умела высказываться веско и значительно.

Разговор не задался с самого начала. Рина блеяла в трубку и на Лялины «безобразие!», «как ты могла!» отвечала, что, мол, звонила, пыталась предупредить, но телефон сломан, ни с кем не соединяет, что она дико устала, чувствует себя отвратительно, вчера вернулась из Шереметьева в третьем часу ночи. Пока уснула… Страшно волновалась за Арика. Просто страшно.

Больше Рина на дежурствах не появлялась и к телефону не подходила. На работе говорили: только что была, вышла, позвоните позже. Пытались позвонить позже, но скоро поняли, что бесполезно, и плюнули. Теперь Татьяна и Леонид ходили к теткам каждый день. Ляля, замотанная бесконечными дорогами в метро, приезжала в пятницу вечером и оставалась до понедельника.

Они появились неожиданно. Только Татьяна открыла дверь своим ключом, только протиснула сумки с продуктами, а они — тут как тут, уже здесь, уже все сделали, и перестелили, и обмыли, и накормили. И Арик уже сидит за столом в гостиной, прихлебывая чай из персональной поллитровой чашки, и травит байки про необыкновенный успех, постигший его в командировке. И тетка Мура размякла, расслабилась, умильно глядит на него, подливает чаю, поддакивает. И Рина крутится тут же, отжимая Татьяну плечиком и от тетки, и от Арика, и от стола:

— Зачем надо было приходить, не понимаю, мы давно уже все сделали.

Когда вышли на улицу, Леонид чуть придержал Татьяну. Они остановились под козырьком парадного, закурили.

— Как ты думаешь, Арик знает? — спросил Леонид.

Татьяна помолчала.

— Знает — не знает, какая разница?

— Арик хочет, чтобы мы сейчас заехали к ним. Он там какие-то сувениры привез, фотографии.

— Тряпьем решил потрясти? Ты как хочешь, а я не пойду!

— Пойдешь! Это мои родственники, и их осталось не так уж много.

Леонид говорил жестко, почти грубо, и Татьяне вдруг захотелось ответить ему чем-то злым, обидным.

— Родственники! — почти выкрикнула она. — Они нас бросили, твои родственники! Ее месяц не было! Месяц! Мы с Лялей этот месяц на свете не жили!