Читать книгу - "Любящее сердце - Мэри Бэлоу"

Затем кто-то взял ее за кисть мертвой хваткой – это была тетя Агата – и кто-то с другой стороны взял ее за локоть так, что Дженнифер решила: затрещат кости, – это был отец, и они потащили ее быстрее, чем она могла двигаться. Как-то так получилось, что, хотя все уходили одновременно, никто не загораживал им проход. Все отшатывались от них, будто Дженнифер, ее отец и тетя внезапно заболели чумой.

В одно мгновение они оказались в карете: отец рядом с ней, тетя Агата напротив, Саманта – рядом с тетей Агатой.

– У меня в конюшне есть плеть, – тихо сказал отец. – Готовьтесь, мисс. Когда мы приедем домой, я попробую ее на вас.

– О нет, дядя! – взмолилась Саманта.

– Джеральд, – заступилась за нее тетя Агата.

– Молчать! – приказал отец. Всю дорогу до дома никто более не проронил ни слова.

* * *

– Мне жаль, милорд.

Голос слуги вошел в его сон и стал его участником. Он пытался выехать из Лондона, но, куда бы ни свернул экипаж, везде он попадал в пробки. Впереди люди что-то сердито кричали друг другу, позади был сплошной поток карет шириной во всю проезжую часть. И вот сейчас его слуга, приоткрыв двери, говорил ему извиняющимся тоном:

– Ничего не могу поделать. Мне жаль, милорд.

– Ему жаль, черт побери. Прочь с дороги! Вставай, Гейб, не то сейчас я вылью этот кувшин тебе на голову!

– Мне жаль, милорд, – повторил слуга, – я пытался, но…

– Вставай, Гейб!

Берти, в бальном наряде, бесцеремонно оттолкнул слугу, схватил простыню и одним движением выдернул ее из-под Гейба. Граф наконец-то понял, что Альберт в бешенстве. Тряхнув головой, он попытался согнать с себя остатки сна и дал слуге знак уходить.

– Иди спи, – велел он ему. – Господи, Берти, что принесло тебя в такое время? Кстати, который час? – Гейб опустил ноги на пол и провел рукой по волосам.

– Вставай! – приказал сэр Альберт. – Я намерен тебя как следует отходить, Гейб. Так, чтобы на всю жизнь запомнил.

Граф с недоумением взирал на друга.

– Эй, Берти! Тебе не кажется, что тут места маловато? Да и хлыста я у тебя в руках не вижу. Ты мне можешь хотя бы дать одеться? Мне не нравится разговаривать, когда я голый.

С этими словами Гейб встал.

– Ты подонок, – сказал Альберт дрожащим от негодования голосом. – Я всегда тебя защищал от тех, кто распускает сплетни. Но оказывается, правы были они, а не я! Теперь я верю, что у тебя была связь с Кэтрин! Негодяй!

Граф обернулся от дверей гардеробной.

– Придержи коней, Берти, – тихо предупредил он. – Ты говоришь о леди. О члене нашей семьи.

– Ты мне отвратителен! Ты просто грязный подонок!

Гейб скрылся за дверью и уже через пару минут показался вновь, уже в рубашке и бриджах, обвязывая талию парчовым поясом.

– Ты повторяешься, Берти. Не будешь ли ты так любезен обосновать свои слова и объяснить причину визита в столь неурочный час?

– Взятка оказалась недостаточной, – четко и раздельно произнес Альберт, – и письмо попало не в те руки.

Граф ждал продолжения, но Альберт, кажется, уже закончил.

– В следующий раз, когда мне надо будет кого-нибудь подкупить, я удвою сумму. Коррупция процветает, и подкуп становится все более дорогим удовольствием. Но о каком письме речь, Берти? За последние несколько дней я написал их четыре или пять.

– Не валяй дурака, – сказал сэр Альберт. – Она, конечно, тоже не ангел, раз встречалась с тобой наедине и допустила до интима, но она же совершенно неопытна. Я верю, что она была так же невинна, как Розали Огден и прочие девушки, впервые вышедшие в свет этой весной. До встречи с тобой, Гейб, дерьмо! Они, наши девочки, не годятся в напарницы распутникам, получающим удовольствие от совращения девственниц. Если хочешь знать, письмо перехватил сам Рашфорд. Он прочел его перед всем собранием. Ее репутация испорчена навсегда. Надеюсь, ты удовлетворен?

Граф Торнхилл какое-то время смотрел на друга молча.

– Я думаю, нам лучше пройти в гостиную, Берти, – сказал он наконец и пошел к выходу, взяв в руки подсвечник с зажженной свечой. Поставив подсвечник на стол в гостиной, Гейб сказал:

– Расскажи-ка мне подробно и точно, что сегодня произошло.

– Как ты мог! – воскликнул Альберт. – Как ты мог соблазнить достойную девушку, когда вокруг сколько угодно женщин, которые были бы только счастливы угодить тебе? Зачем так безумно рисковать, выставляя ее на суд всего общества? Неужели ты не мог предвидеть, что письмо попадет в чужие руки?

– Берти, – тон Гейба вдруг стал решительным и злым, – представь на краткий миг, что я не понимаю, о чем ты говоришь. Или притворись, будто ты рассказываешь эту историю незнакомцу. Скажи мне, что случилось. Каким образом я разрушил репутацию мисс Уинвуд? Полагаю, речь идет о ней?

Сэр Альберт не стал садиться, но достаточно спокойно дал язвительный отчет о том, что происходило у Рашфордов меньше часа назад.

– Ты видел письмо? – спросил граф, когда Альберт закончил.

– Конечно, нет, – ответил Альберт. – Рашфорд держал его в руке. Как я мог его видеть? Да и для чего мне на него смотреть?

– Хотя бы для того, чтобы узнать мой почерк, Берти. И если бы ты присмотрелся, ты бы понял, что оно написано не моей рукой.

– Ты хочешь сказать, что не писал этого письма? – недоверчиво переспросил Альберт.

– Не хочу, а говорю. Господи, неужто ты веришь, что я на такое способен?

– Ты способен поцеловать девушку на глазах у целого зала, – напомнил Альберт.

– О да. Праведное возмущение и все такое. – Да, что-то в этом духе он вполне мог сделать. Довольно умный ход и действенный; трудно представить, насколько действенный.

– Гейб, – нахмурившись, спросил Альберт, – если ты не писал письмо, то кто же его написал? Кому еще могло понадобиться компрометировать мисс Уинвуд?

– Тому, кто хотел вновь скомпрометировать меня, – сказал граф. – И как ты верно заметил, мисс Уинвуд тоже.

– Бессмыслица какая-то! – развел руками сэр Альберт.

– На самом деле, – мрачно усмехнувшись, ответил граф, – во всем этом есть смысл, немало смысла, Берти. Пожалуй, меня только что переиграли в игре, которую, как мне казалось, я вел с полным преимуществом.

Сэр Альберт недоуменно взирал на собеседника.

– Пора тебе спать, – сказал Торнхилл. – Не спать ночами очень вредно. Начинает чудиться всякая ерунда, не говоря уже о том, что портится цвет лица.

– Ты можешь считать меня дураком, но я верю, что ты этого не делал, – сказал Альберт. – Тем не менее факт остается фактом: она ославлена и никогда не сможет предстать перед обществом вновь. Ей никогда не пришлют приглашение на бал. Она никогда не сможет показаться в городе. Я сомневаюсь, что отец найдет ей мужа даже в деревне. Это позор, Гейб, а ведь мне нравится эта девушка, и, если верить тебе, она ни в чем не виновата.