Читать книгу - "Мечты о пламени - Келли Сент-Клэр"

Что-то проходит между нами: без слов, сдвиг внутри — несокрушимая решимость, что наша мать никогда не вернёт себе эту власть. Мы больше никогда не позволим угнетать себя подобным образом. Он кивает, и я надеваю вуаль ему на голову. Деревянный ободок ему не подходит, и я отбрасываю его в сторону.

Оландон делает несколько пробных шагов и стукается голенью о длинное сиденье. Я в точности знаю, что он чувствует.

— Вени, — ругается он, запинаясь от боли.

Я кладу руку ему на спину, когда он приближается ко мне, и он подскакивает, кружась на месте.

— Я ничего не вижу, — он срывает вуаль со своей головы, и материал падает на пол. — Как? Как ты это делала? Как ты вообще ходила?

Я опускаю взгляд на вуаль.

— Должно быть, ты был очень мал, чтобы запомнить, но у меня было очень сложное время, когда я впервые покинула свою комнату. Я знала только планировку своей комнаты, а затем дорогу к Аквину, когда мать впервые разрешила мне наблюдать за вашими тренировками.

Не думаю, что я когда-либо говорила об этом. Это всё равно, что теребить только что заживший порез.

— Когда в первый же день на улице я упала и услышала смех и колкости, я поняла, что это люди моей матери. Они никогда не будут моими. Я надеялась найти друзей, которые будут ждать меня за дверью, когда я освобожусь. Мечты об этом не давали мне покоя долгие годы. Ты можешь представить моё полнейшее опустошение, когда я поняла, что этого не произойдёт.

— Я знаю, что ты запомнила дворец, — говорит Оландон.

Я наклоняю голову в знак признательности.

— Да, это так. После первого унижения я выходила по ночам на улицу, чтобы попрактиковаться. И со временем мне удалось научиться выживать, обращая внимание на малейшие движения тел людей: на свет, исчезающий между пальцами, малейший поворот в сторону или пожатие плеч. На всё что угодно, чтобы компенсировать отсутствие возможности видеть мимику, — я смотрю на своего младшего брата и улыбаюсь. — Я знала твоё лицо только потому, что очень часто была близка к тебе. Даже сейчас, когда я смотрю на тебя без вуали, я замечаю новые детали.

Оландон приседает перед вуалью, не касаясь её.

— Я вырос на твоих обещаниях, на твоих планах относительно Осолиса. Там, где у некоторых детей звучали колыбельные, я цеплялся за твои слова, как за пророчество, которое, в конце концов, сбудется. Временами я чувствую себя преданным. Что изменилось, почему ты не готова отдать всё, чтобы твои планы осуществились?

Я вздрагиваю от его напористости. Он считает, что я сдаюсь? Что я отпускаю все мои надежды и мечты. Это правда, что они не в каждой моей мысли. Так же, как поиск убийцы Кедрика больше не занимает все мои мысли. Но это не значит, что я чувствую безотлагательность любого из них меньше.

Я поняла, что в жизни есть нечто большее, чем месть. Я также усвоила, что, когда ты не воспринимаешь картину целиком, ты совершаешь ошибки. Я хочу медленно оторвать голову от тела убийцы. Я хочу услышать крики преступника. Я хочу править Осолисом на своих условиях. Я хочу исцелить свой народ, исправить свой мир и править справедливо.

Я очень сильно хочу всего этого.

Но собираюсь ли я игнорировать гражданскую войну, чтобы броситься с головой в то, о чём потом буду жалеть? Пожертвую ли я собственным счастьем ради достижения этих целей?

Нет, если я могу помочь.

— Я понимаю, что это значит для тебя, — продолжает он. — Носить вуаль ужасно, и я каждой частичкой своего существа желаю, чтобы был иной путь. Но разве ты не видишь, что это будет значить для нашего народа? Твоего народа? Ты нужна им, чтобы быть Татум, а чтобы быть Татум, ты должна носить вуаль. Они не должны знать, что у тебя голубые глаза. Ты не можешь показывать этим… — он ищет нужное слово и с шипением произносит его, — чужеземцам своё лицо.

За мной распахивается дверь. Я не пытаюсь повернуться, только Джован ступает так легко. Воздух между мной и братом напряжён. Как я могу напомнить ему о его месте и одновременно показать, что ценю его мнение?

— Если бы это зависело от тебя, — начинаю я, подчёркивая первое слово, — что бы ты велел мне сделать?

— Останови эту дурость. Ограничь количество знающих людей теми, кто уже знает. Держи свою особенность в секрете. Немедленно возвращайся в Осолис, — он хмуро смотрит на Короля Джована. — И займи своё законное место в качестве Татум. Вуаль должна остаться. Это досадная жертва от твоего имени…

Джован нарушает молчание:

— Досадная!

Я издаю стон и оглядываюсь через плечо, безмолвно умоляя его не шуметь. Он смотрит на меня и скрещивает руки, выпрямляясь во весь рост.

— Я согласна с тобой, отчасти, — говорю я. — Но я также считаю, что к большей части проблем можно применить один принцип, а именно: мы должны учиться на ошибках прошлого. Мать построила свою жизнь на секретах, и теперь, когда фундамент ослаб, существует опасность, что всё здание рухнет вокруг неё. Мало того, её страх перед разоблачением высосал Осолис досуха — независимо от того, каковы были её первоначальные намерения. Советуешь ли ты последовать мне за ней по этому пути?

Я подхожу к Оландону, стараясь не касаться его.

— Я ещё во многом пытаюсь разобраться, но я знаю, что если я буду несчастлива, то и Осолис, в конечном счете, будет несчастлив, — слова Джована, сказанные прошлой ночью, звучат у меня в голове. — Эти два фактора связаны между собой. Они применимы к любому правителю, — интересно, что думает об этом Джован. — Я не могу быть счастлива с вуалью. Я попробовала жизнь без неё, и, если я смогу найти какой-нибудь способ жить без неё, я это сделаю.

Взгляд Оландона ожесточается.

— Мать была права. Ты уничтожишь Осолис, — говорит он с горечью в голосе.

Мои плечи опускаются, когда он проталкивается мимо меня.

— Прости, что тебе пришлось выслушать это, — тихим голосом говорю я.

Я с усталой улыбкой поворачиваюсь лицом к Джовану.

— Ему тяжело это принять, — объясняю я.

И это действительно так. Тяжелее, чем я думала раньше. Я говорю о том, что мир Татум рушится до основания, но, по мнению Оландона, мои действия разрушают неустойчивые связи, за которые он цепляется. Ему, наверное, кажется, что он по-прежнему в Оскале.

— Они собрались в зале заседаний, — жёстким голосом говорит Джован.

Он зол. Страшно зол.