Читать книгу - "Сеть Сирано - Наталья Потёмина"

— А я их там и держала, — поскучнела Надька, — только за день до кражи забрала. У меня партия платьев из Англии пришла, надо было расплатиться.

— А кто мог знать о том, что деньги у тебя дома? — предприняла попытку частного расследования Витка.

— Тебе сказать или сама догадаешься?

Витка догадалась.

— Ну и что тогда мы тут сидим? В милицию не идем?

— А зачем туда идти? — пожала плечами Чигавонина, — когда и так все ясно.

— Ясно — это одно, но наказать-то надо! — настаивала Витка.

— Возмездие само найдет своего героя, — вдруг выдала Надька, — а я его сегодня за все простила.

— Как простила? — не поверила Витка, — он тебя всю ночь пользовал, наутро обобрал, как липку, и ты его простила?

— Да не было у нас ничего! — вдруг призналась Надька, — Сашка меня еще в театре бросил…

— Как бросил? — не поверила тетка.

— Очень просто, — усмехнулась Чигавонина. — Ему после первого акта кто-то позвонил. Он извинился и сказал, что ему надо отлучиться ненадолго. А ты, Надя, типа, жди меня. Жди меня! И я вернусь. Только очень жди!

— И ты осталась ждать? — возмутилась Витка.

— А что мне оставалось делать? — пожала плечами Надька, — сижу, на сцену смотрю, слезами обливаюсь. Там у одного нищего копеечку отобрали. Копеечку, представляете! Рыдаю — не могу! И невдомек, дуре, что у самой в это же самое время десять тысяч долларов уводят.

— А утром, как же ты? — спросила тетка, — такая веселая пришла?

— А я не сразу недостачу обнаружила, — вздохнула Надька, — а только, когда за бульоном вернулась. Сердце что-то так нехорошо сжало. Полезла в аптечку, а я деньги, как раз там, под лекарствами спрятала, ну и все. Подайте юродивой копеечку.

— А я бы на твоем месте не простила, — тихо сказала Витка.

— Ты и на своем не простила, — усмехнулась Надька. — Посмотри на себя, на кого ты похожа? Вся твоя жизнь — сплошное мщение. Только вот кому мстим? Ему? Или, может, себе любимой?

— Перестаньте! — крикнула тетка, — это уже невыносимо! Нашли из-за кого! Сашка Епифанов — негасимый свет! Один звонок в милицию и все — вопрос мести отпадает за ненадобностью. Его тут же через интернет вычислят и посадят!

— Не надо, — тихо сказала Надька. — Не надо никакой милиции. А то он сядет, а я виноватой себя считать буду. Начну его жалеть, передачи в тюрьму носить. Адвокаты, опять же. Тоже задаром не работают. А так я, можно сказать, обошлась малой кровью. Что такое десять тысяч? Месячный оборот. Зато у меня теперь никакой надежды не осталось. С легким сердцем помирать буду.

— Еще одна засобиралась, — заволновалась тетка, — ты еще всех нас переживешь! Посмотри, жизнь хорошая какая!

— А что в ней хорошего, Таня? — усмехнулась Чигавонина, — сама подумай… Зачем мы живем? Надеемся на что-то, замки воздушные строим… Если не сегодня, то завтра. А если не завтра, то на следующей неделе обязательно. А если не на следующей неделе, то лет через пять наверняка что-нибудь хорошее случится. Коммунизм, например, наступит, или рай на землю сойдет. Или просто так, без всякой причины все друг друга, наконец, полюбят.

Но проходит пять лет, а потом семь. И потом еще двадцать. И ты оглядываешься вокруг себя и понимаешь, что нирваны как не было, так и нет. И вокруг тебя все та же пустыня. Только фонарь посередине торчит. И ты одна около этого фонаря километры накручиваешь. И чувствуешь, что силы не те, и морда не та, и фигура почти вся сносилась… А на горизонте — ни души. И вокруг только кладбище выкуренных сигарет. И тут ты понимаешь, что вся твоя хорошая жизнь мимо прошла. И ничего другого не остается, как сесть на корточки и написать на асфальте губной помадой: Забудь надежду всяк ко мне входящий.

— И ко мне тоже, — зашмыгала носом Витка.

У тетки столь несвойственно-красноречивый Надькин монолог вызвал скорее восхищение, чем сострадание.

Налили. Выпили. Налили.

— Девки! — встрепенулась Надька, — а давайте мы Сашку отпустим!

— Как отпустим? — не поняла Витка.

— Очень просто! — загорелась Чигавонина, — мне одна невеста брошенная рассказывала. Платье пришла сдавать, а сама такая веселая! Я ее спрашиваю, как же вам удалось с ума-то не сойти? Ну, она и поделилась. Взяла, мол, воздушный шарик, выдохнула в него все свои обиды и отпустила в небо. Так сразу легко на душе стало, свободно!

— Ага, воздушный шарик, — усмехнулась Витка, — только где ты его в два часа ночи найдешь?

— Можно и не шарик, — прыснула Надька, — можно, что повеселей.

Продолжая ржать, она рылась в своей сумке. Потом плюнула и вывернула на стол все ее содержимое. В куче знакомого хлама она почти сразу обнаружила инородный серебряный пакетик.

— Чем это вам не шарик? По назначению использовать не удалось, так хоть так, — Витка эротично вгрызлась в упаковку, и тут же по кухне распространился пьянящий земляничный аромат. — Резиновое изделие №2, улучшенное и усовершенствованное!

Что у Надьки не отнять, так это оптимизма. Тетки развеселились. Но потом сосредоточились и дружно приступили к выполнению намеченных планов. Сначала у них плохо получалось. Противно было, смазка скользкая. Но потом они догадались ополоснуть «это» под струей горячей воды, и дело пошло куда лучше. Подышав по очереди в шарик, они завязали у его основания бантик и остались вполне довольными результатом своего труда. Надутый презерватив чем-то напоминал олимпийского мишку. Два смешных уха и пузо торчит.

— Ну, теперь на балкон! — скомандовала Надька.

И вся компания немедленно переместилась в гостиную.

На балконе Чигавонина резко поскучнела. Она прижала мишку к груди, явно не желая с ним расставаться. Тогда Витка аккуратно вывернула его из Надькиного тесного грудного пространства и, ласково пощекотав у медведя за ухом, передала его тетке.

— Все простились? — скорбно спросила она.

Девки молча закивали головами.

Тетка перекрестилась, зачем-то трижды плюнула через плечо и подбросила мишку к небу:

— Лети, Епифанов, лети!

Мишка на мгновенье завис, словно все еще не веря в реальность происходящего, потом испуганно дернулся в сторону, запетлял, путая по-заячьи следы, и, наконец, подталкиваемый снизу потоками теплого воздуха, стал быстро набирать высоту.

— До свиданья, Москва, до свиданья! — заголосила Надька.

— Олимпийская сказка, прощай! — вторила ей Витка.

Тетка провожала свою юность в последний путь молча.