Читать книгу - "По имени Ангел - Лана Некрасова"

подчинении у него и его родителей, буду рожать каждый год по ребёнку и превращусь в домашнюю клушу, которая, кроме грязных пелёнок и соплей, не будет видеть ничего.

Да, я хочу детей в будущем, но не больше двух, и чтобы родились они от большой и сильной любви, иначе никак. Потому что только от любимого человека рождаются красивые и умные дети. И тогда, в них я буду растить продолжение себя, вкладывая всю доброту, нежность и заботу, которые мне свойственны от природы.

Что меня ждёт, расскажет дед Мансур, а пока его нет дома, посмотрю-ка я в его шифоньере, что там он прячет? Вдруг найду о себе что-нибудь?

Я зашла в святая-святых — в комнату дяди Мансура. Он строго-настрого запретил туда заходить. Но я же дерзкая и неугомонная, и запреты на меня действуют наоборот, как приманка.

За стеклом старого коричневого серванта, покрывшегося толстым слоем пыли, лежали бумаги, альбом со старыми фотографиями, пожелтевшими от времени, горкой наложенная посуда.

Я открыла альбом, вложив в него несколько выпавших фотографий: вся жизнь человека запечатлена в одном месте.

Я обратила внимание на фотографию деда Мансура в молодости.

Красивый какой был! Чёрные густые волосы, ямочка на подбородке.

А это что за девушка с ним стоит на снимке? Аааа, так вот же она, и здесь — на портрете рядом с ним в национальном свадебном платье. Оно закрытое везде, рукава длинные, воротничок на всё горло, поверх корсета накидка из алого материала, на голове вместо фаты красиво повязан белый атласный платок.

Лицо у его жены славянское, несмотря на традиционную национальную одежду.

А вот фото девочки-подростка лет пятнадцати. Рыженькая такая, на меня немного смахивает. Надпись сзади фото гласила: «Любимому дедушке от внучки Лауры».

В противоположной стороне от серванта стоял письменный старый стол, поцарапанный и замазанный сбоку чернилами.

Я подошла к столу и открыла выдвижной ящик. В нём лежали какие-то документы и паспорта. Один из паспортов выделялся красивой гламурной обложкой.

Моя рука потянулась именно к нему. Открыв паспорт, я обомлела! На нём была вклеена моя фотография, а имя под ней, написанное чётким шрифтом, чёрным по белому — Ангелина. Субботина Ангелина Александровна.

Боже мой! Это же мой паспорт! Мои руки затряслись, голова закружилась от переживаний, и я чуть снова не упала в обморок. Глубокий вдох-выдох! Снова вдох! Мне нужно взять себя в руки.

Итак, если я Ангелина, а дед сказал, что документов при мне не было, значит, он мне нагло соврал. Для чего? Конечно, чтобы держать меня в рабстве.

Вот подлец!

Я спрятала паспорт в карман своей вязаной шерстяной кофты, доставшейся мне по наследству от бывшей жены Мансура. Пойду в свою комнату и пока ему не буду ничего говорить про найденный документ. Так будет лучше.

Мансур вернулся домой с озадаченным видом, видимо, обдумывал, как сказать мне о вынесенном вердикте.

— Всё решено. Будет свадьба через неделю. С муллой договорился, он одобрил.

— Хорошо вы всё обстряпали, не спросив моего согласия, — дерзнула я высказаться по этому поводу.

— Мы же уже это обсуждали! Выхода у нас нет! Вы согрешили с Анзором, значит, будет свадьба. Несчастный Султан! Как же он был расстроен! Его старший сын, первенец, и будет вынужден жениться на такой падшей женщине, как ты! Ты подумала, как он будет смотреть в глаза родителям благочестивой мусульманки Фатимы, с которой Анзор был посватан? Знал бы я, что спасаю тогда чудовище, лучше бы оставил тебя там подыхать, как больную овцу!

— Вот и правильно! Я вас не заставляла себя спасать! Лучше бы мне умереть, чем жить у вас в рабстве и по вашим дурацким правилам! Мы не в средневековье живём, чтобы считать грехом притяжение двух людей! Мы с Анзором не изменяли никому, не обманывали, не воровали и не убивали!

— Вы предали нашу веру и законы!

— Я вообще не верю в Бога! Я атеист! — выпалила я сгоряча.

— О, Аллах! Прости речи этой неверной! Лучше бы ты меня сделал глухим, чем я услышал такое! — взмолился Мансур, поднимая руки вверх.

Он был зол на меня, как никогда.

— Чтобы я больше не слышал от тебя подобных слов! Иди с моих глаз долой! Посиди и подумай! — гневно прокричал дед. — Завтра тебя будем знакомить с родителями Анзора, приведи себя в порядок.

Мансур пошёл в свою комнату, раскрыл старенький шифоньер и достал оттуда несколько платьев. Одно из них было национальное, два обычных.

— Вот, иди примерь! Думаю, они тебе подойдут, — швырнул небрежно их на кровать дед.

Я промолчала, ибо не знала, что отвечать и что делать дальше. Мысли путались, страх предстоящей свадьбы пугал почти также, как смерть. Потому что, в моём понимании, прожить такую грустную жизнь в горах, что мне предрекали, равносильно убийству.

Сродни уничтожению моих надежд на то, что я вспомню всю свою жизнь, что выйду замуж по любви, что буду счастлива там, где мне предназначено прожить, и в той культуре, которая близка моему мировоззрению.

Мне не остаётся ничего другого, как бежать этой ночью. Я не знаю, смогу ли найти дорогу до автобусной остановки, и не нападут ли на меня дикие звери, но другого выхода у меня нет.

Бежать! Кажется, эта мысль ко мне приходит не впервой. Когда-то я уже убегала, точно. Вот только от кого или от чего?

Я собрала небольшую сумку с вещами, положила лепёшку с сыром и бутылку воды — на первое время достаточно еды, чтобы перекусить. Паспорт спрятала поглубже. Мне ещё понадобятся деньги, как минимум, на дорогу.

Главное — добраться без проблем до города, а там зайду в полицейское отделение и всё расскажу, показав паспорт. Скажу, что потерялась и выпала из реальности, что у меня амнезия. Но, скорее всего, меня давно ищут, и обязательно найдут!

С приходом осени, в горах стало холодать. Если днём бывало ещё жарко, и солнышко грело на всю катушку, то ночью прохлада заставляла покрываться мурашками и стучать зубами от мёрзлого воздуха. В горной местности само по себе свежо, и чем выше, тем холоднее.

Я оделась потеплее, и, как только дед Мансур заснул (что я поняла по издававшемуся из его комнаты громкому храпу), и я потихоньку, практически на цыпочках, стала выдвигаться из дома.

Сначала я шла медленно, чтобы не поняли собаки и не залаяли, разбудив деда. Спустившись по тропинке к ручью, я с ним попрощалась:

— Прощай, родник! Ты мне запомнишься надолго. Пусть твои хрустальные воды будут неиссякаемы и дарят свежесть заблудшим путникам и