Читать книгу - "Сирота с Манхэттена - Мари-Бернадетт Дюпюи"

- Если мы ее оставим? У меня уже нет на этот счет ни малейших сомнений. Эдвард совершенно очарован нашей протеже. Мы не сможем с ней разлучиться.

Элизабет внимательно прислушивалась ко всем разговорам, которые велись в ее присутствии. Она уже выучила имена этих людей, казавшихся ей удивительными, - они заботились о ней так, словно ее любили, и, похоже, были очень богаты, даже богаче, чем ее дедушка и бабушка из замка Гервиль.

- Доктор доволен, - сказала Мейбл, выбирая голубую ленту из вороха женских финтифлюшек, лежащих тут же, на постельном покрывале. - Через две недели Лисбет сможет ходить.

- Она поправилась немножко, и щечки порозовели, - подхватила Бонни. - Сам Господь послал ее вам, мадам!

- Может, и так, но ведь девочка могла погибнуть, - вздохнула Мейбл. - Мы перед ней в долгу. Эдвард сделает все необходимое. Что ж, Бонни, оставляю вас вдвоем. И прошу, не забудьте, о чем мы условились.

- Да, мадам.

Как всегда изящная, Мейбл легкой походкой вышла. Длинное платье из красного бархата струилось в такт ее шагам. Волосы были убраны в высокую прическу, что подчеркивало красивую округлость плеч. Элизабет чуть заметно вздохнула, когда она скрылась в коридоре.

- Не хочешь со мной поговорить? - спросила у нее Бонни.

Уже неделю служанка Вулвортов прилагала неимоверные усилия, чтобы вспомнить язык, бывший для ее матери родным. В Квинсе жил ее дядюшка, и она спешно к нему отправилась. Хозяйка не скупилась на расходы, и Бонни туда и обратно ездила на фиакре, да еще и получила за это вознаграждение. Ее поражало то, что с такой быстротой оживают в памяти слова и целые выражения. Прилежное изучение двуязычного словаря тоже очень помогало.

- Мадам Мейбл велела спросить, хорошо ли тебе у них, - сказала она девочке, старательно выговаривая каждое слово.

- Мейбл, - повторила Элизабет. - А ты - Бонни.

- Да, я - Бонни, работаю в доме Мейбл и ее мужа.

- Мне хорошо, но и грустно тоже, - сказала девочка. - А где моя одежда? Та, что мама мне сшила в Монтиньяке?

- Монтиньяк? Там ты жила. Мадам приказала мне ее выбросить.

Глаза Элизабет расширились от ужаса. Казалось, она вот-вот заплачет, и тут Бонни осенило:

- Я кое-что нашла в кармашке и отложила, чтобы потом тебе отдать.

И она протянула девочке оловянного солдатика. Элизабет тут же его схватила. Эта крошечная игрушка была тем последним, что связывало ее с Францией, замком Гервиль и родителями.

- Спрячу его под подушку, - прошептала она. - Мне его подарил один очень добрый мальчик.

- Мадам Мейбл скоро накупит тебе игрушек, Лисбет, очень красивых.

- Мне хочется остаться тут, но вдруг папа меня ищет? Он же не знает, где я.

- Ты говорила, твоего папу убили.

- Да, думаю, он умер, как мамочка, потому что мне снился страшный сон - как те сны, раньше. Только теперь про папу… - пробормотала Элизабет, ужасаясь своим словам.

Бонни мало что поняла, потому что девочка говорила очень тихо и быстро, и решила, что хватит с них пока разговоров.

- Тебе бы лучше отдохнуть, Лисбет, - сказала она. - Не волнуйся, я приду в полдень и принесу тебе обед.

Эдвард Вулворт в тот вечер вернулся поздно. Мейбл с нетерпением поджидала его в гостиной, листая модный иллюстрированный журнал.

- Наконец-то, дорогой! - воскликнула она. - Что нового ты узнал?

Негоциант отдал пальто со шляпой Бонни и присел рядом с женой. Она поцеловала его, но без той обольстительной улыбки, которую он так любил.

- Мой секретарь выяснил, что накануне из реки Гудзон выловили труп мужчины лет тридцати. Он весь изранен, лицо обезображено, и при нем - ничего, что могло бы помочь его опознать. Но ты не хуже меня знаешь, сколько несчастных кончает так же. В городе становится все опаснее, особенно в Бронксе. Сведение счетов, убийства с целью наживы, изнасилования. Не говоря уже о тяжелой жизни сотен сирот, которые слоняются по улицам. Как знать, может, этот утопленник с размозженным черепом - отец Лисбет. Решающих доказательств тому нет. Правда, пуговицы на пиджаке заинтересовали полицейских. Одной не достает, а остальные - медные, с изображением циркуля.

Мейбл нахмурилась, не веря своим ушам. Она справедливо полагала, что в Нью-Йорке много тысяч пуговиц и все разные.

- А что думает Джек? - спросила она. - Ты всегда говоришь, что у твоего секретаря на все есть ответ.

- Джек перевернет небо и землю, лишь бы мне угодить. И ты права, у него появилась идея. Он выяснил, что, судя по пуговицам, этот человек - член братства компаньонов-подмастерьев, древнего сообщества французских мастеровых.

- Бог мой! Наверное, это и есть отец нашей крошки! Эдвард, не станем искать дальше! Она сирота. Я не хочу ее потерять. Я так ее люблю и так счастлива! Мне отказано в радостях материнства, хотя я всегда страстно этого желала.

- Мейбл, я с удовольствием ее оставлю и удочерю, если получится. Но речь идет о ребенке эмигрантов, и у нее наверняка остались родственники во Франции. Значит, есть и фамилия. Когда Элизабет расскажет нам больше о себе, останется только проверить журналы в Центре приема эмигрантов в Касл-Клинтон…

- Нет! - перебила она супруга, приложив пальчик к его губам. - Умоляю, ни слова больше. Франция - на другой стороне океана. И только бедняки покидают родину и ищут лучшей жизни тут, в Америке. Мы можем сделать так, чтобы ее жизнь была прекрасна. Эдвард, нужно удочерить девочку как можно скорее.

- Я думаю об этом, Мейбл. И сделаю все от меня зависящее, лишь бы ты была так же весела и красива, как сейчас. Обещаю, никто не отнимет у тебя Лисбет.

Супруги обменялись нежными поцелуями. Они чувствовали себя непобедимыми, зная, что любовь их лишь окрепнет, если у них появится дитя, которое можно любить и баловать.

В доме Батиста и Леа Рамбер, суббота, 27 ноября 1886 года

В Нью-Йорке пошел снег. Леа смотрела на легкие пушистые хлопья, стоя с ребенком у окна.

- Скоро все в городе станет белым, мой Тони! - нараспев проговорила она. - И мамочка не сможет вывозить тебя на прогулку.

Батист наблюдал за женой и сыном. Сегодня он ушел со стройки в полдень и рассчитывал все время до понедельника