Читать книгу - "На закате лета - Алекс Хилл"

В отель возвращаемся уже по твердой земле, сменив дорогую яхту на арендованный черный седан. Сутки в открытом море дают о себе знать небольшим головокружением и легкой усталостью. В салоне автомобиля звучит тихая музыка, приглушенно урчит двигатель, а в воздухе ощущается запах влажной земли и сосен. Дорога петляет по горе, между хаотичных рядов деревьев и крутых склонов. Ночной серпантин может быть опасен, но Давид уверенно держит руль и не балуется со скоростью, поэтому мне не о чем переживать. Полное расслабление и покой.

— Ты можешь поспать, — говорит Давид, касаясь ладонью моего колена. — Завтра долгий день, а уже полночь. Тебе понадобятся силы.

Он прав, но я не хочу спать. Точнее, не хочу упускать время, которое могу провести рядом с ним. Тревога из-за нашего скорого расставания маячит на задворках сознания. Как бы хорошо нам не было сейчас, будущее все еще слишком размыто, чтобы перестать о нем беспокоиться.

— Я полна сил и энергии, — тихонько бормочу, упираясь затылком в подголовник.

— И поэтому ты едва держишь глаза открытыми, — по-доброму усмехается он.

— Лучше расскажи мне, что мы будем делать завтра?

— Как что? Пить шампанское, кричать «горько» и бесконечно… Бесконечно! Фотографироваться.

Это понятно. Мой вопрос был совсем о другом, поэтому я быстро меняю формулировку:

— Мы пойдем на свадьбу вместе?

— Если ты этого хочешь, — спокойно отвечает Давид.

— А ты?

— Рори, — Давид находит мою руку и сжимает ее, поднося кисть к губам, — конечно, хочу.

Он целует мои пальцы с такой нежностью, что щемит в груди. Не могу оторвать взгляд, сердце радостно вздрагивает и с удвоенной силой распространяет концентрат абсолютного счастья по венам. В воображении  наша пара на торжественном банкете. Мы шагаем под руку среди наряженных гостей и праздничных украшений. И вдруг я вижу темные глаза полные разочарования и неприязни. Точно такие же, как сейчас смотрят на меня с теплом и восхищением.

— Давид, я… — останавливаюсь, забирая свою ладонь, и сцепляю руки в замок на коленях. — Я хочу спросить кое-о-чем… Не знаю, как ты отреагируешь, но для меня это важно.

— Конечно, спрашивай. Я танцевал для тебя тверк, мне уже точно нечего скрывать, — расслабленно отвечает Давид, но я догадываюсь, что его настроение не останется прежним, когда он услышит сам вопрос.

Еще раз обдумываю, стоит ли вообще совать свой нос? Так ли сильно мне нужна эта правда? В конце концов я строю отношения только с Давидом и меня не должна волновать его семья или друзья, важнее то, что происходит между нами двумя, но моя сестра выходит замуж за его брата… На мой взгляд, это меняет ситуацию и склоняет чашу весов. Я должна знать. Не для того, чтобы сделать выводы или высказать свое мнение, а для того, чтобы не подвести в критической ситуации. Например, как на вчерашнем семейном обеде.

— Почему вы с…

— Я ждал этого вопроса, — перебивает Давид, и его голос звучит напряженно, как я и ожидала. — Рори, я попытаюсь объяснить, но…

— Я не стану судить никого из вас, — на этот раз я его обрываю, чтобы установить безопасные рамки, — просто хочу понимать, как мне себя вести. Не зная всей ситуации, я чувствую себя беспомощной. Понимаешь?

— Конечно, — кивает он, и я замечаю, как напрягаются мышцы на его лице.

— Ты злишься?

— Нет, Рори. Не на тебя. Мы с Демидом… — Давид задумывается на несколько секунд и продолжает после тяжелого вздоха: — Мы никогда не были особо близки. Все вокруг удивлялись: «Близнецы, а такие разные». Кроме внешнего сходства у нас не было ничего общего. Я обожал читать стихи и устраивать концерты родителям и гостям, Дем же отсиживался в своей комнате и собирал конструктор. Зато он приносил из школы только пятерки, а я частенько стоял в углу из-за двоек и постоянных замечаний. Когда нам покупали одинаковую одежду, подарки или игрушки — это всегда был скандал. Мы делали все, чтобы не быть похожими друг на друга. Ни в чем. Никогда. Один раз я даже налысо побрился, а Дем в классе десятом сделал мелирование и проколол нос. Мама говорила, что он какое-то время копил на пластическую операцию, я, кстати, тоже об этом подумывал…

Удивленно приподнимаю брови, пытаясь представить себе Давида с другим носом и губами. Как же хорошо, что он не решился ничего с собой сделать.

— Наши родители развелись, когда нам было тринадцать и с того времени мы уже не делили один дом, — продолжает Давид. — Менялись несколько раз в год. То я жил с отцом, а он с матерью, то наоборот. Это, наверное, и разрубило последнюю связь между нами, если она вообще была. Мы поступили в разные университеты: я уехал в северную столицу, а он остался здесь. Пересекались мы разве что на семейных праздниках и то нечасто. Мы стали абсолютно чужими. Не созванивались, не переписывались, понятия не имели, что происходит в жизни друг друга, и это обоих устраивало.

Давид снижает темп рассказа, и я понимаю, что мы подбираемся к тому самому переломному моменту. Смотрю на дорогу в свете фар через лобовое стекло и покусываю нижнюю губу в ожидании.

— Мать и отец вновь сошлись после восьми лет развода. Не спрашивай, как это произошло. Я и сам не знаю. Но так случилось, это факт. Только их новая семейная жизнь длилась недолго. Мама умерла через два с половиной года. Инсульт. Раз, и ее не стало.

Поворачиваю голову, приоткрывая губы на вдохе. В таких ситуациях трудно найти нужные слова, иногда и вовсе стоит промолчать. Но пауза Давида затягивается, и я решаюсь все-таки произнести банальное:

— Мне жаль.

— Спасибо, — ровным тоном отзывается он, глядя перед собой. — Это было давно, Рори. Я уже пережил ее смерть, но не стану лукавить — было непросто. Я любил маму, мы были настоящими друзьями. По крайней мере, общались гораздо больше, чем с отцом. Она поддерживала меня во всем, обожала мое творчество. Всегда была первым читателем и критиком. Ты бы ей тоже понравилась, — печально улыбается Давид.