Читать книгу - "Дух Времени - Анастасия Вербицкая"

А Соня огорчалась равнодушием Тобольцева, ревновала его к Засецкой и par depit[110]кокетничала с Черновым, не подозревая, что и jeune premier[111]снисходит к ней из досады на «содержанку», чтоб уколоть надменную Засецкую.

Почти за два дня до спектакля вышел маленький скандальчик. Любительница, которой предложили ответственную роль кухарки (комический персонаж) в водевиле «Аллегри», прислала письменный отказ от роли. Тобольцев за голову схватился. У него осталась ещё надежда, что кто-нибудь возьмет на себя эту роль. Но вечером, на репетиции, все стали отказываться. Всем хотелось быть со сцены красивыми и молодыми.

– Ну хотите, я сыграю? – вызвалась Засецкая, с преданностью глядя в лицо Тобольцева. – Боюсь только испортить… У меня ни одной комической интонации нет от природы…

– Да и какая же вы кухарка? Курам на смех! – крикнул «благородный отец», учитель по профессии.

– Давайте наскоро срепетируем один из старых водевилей, – предложил «резонер».

– А вы забыли об афише? – тоненьким голосом девочки напомнила ingenue dramatique[112]. – Они уже отпечатаны.

Ероша волосы, Тобольцев подошел к столу где сидели сестры Эрлих.

– Ну что прикажете делать с таким народом? – заговорил он, подсаживаясь и беря из рук Катерины Федоровны совсем машинально стакан чаю. – Они не хотят признавать ансамбля… того ансамбля, который создал знаменитую мейнингенскую труппу[113], где каждый статист – в то же время артист, неизбежное и одинаково важное звено общей цепи… где нет первых и последних ролей, где все роли одинаково нужны… А разве у нас здесь понимают задачи искусства? Для них это забава… Чтобы содействовать успеху спектакля, я готов стулья выносить на сцену, а они… – И он махнул рукой с невыразимым презрением.

Соня чуть не плакала.

«Резонер», по профессии телеграфный чиновник, подсел к столу и, жуя бутерброд с колбасой, рассказал трогательный случай… Ставили в кружке зимою «Ошибки молодости»[114]. Засецкая играла княгиню. В третьем действии у неё рискованная сцена истерики, когда, после объяснения с управляющим Сарматовым, тайно любимым ею, она узнает, что у него есть невеста, которой он ещё давно дал слово… Это и есть ошибка молодости… Он уходит. Она рыдает над погибшей мечтой…

На сцену выходит лакей, внося лампу. Увидав рыдающую княгиню, он испуганно бежит в дверь и кричит: «Ее сиятельству дурно… Воды!» Тут один шаг до смешного. Стоит лакею сделать глупое лицо или закричать несуразным голосом, как вся сцена пропала. Публика будет хохотать, как безумная. Засецкая это прекрасно понимала и капризничала невыносимо…

– Вы хотите сказать – не капризничала, – сурово перебил Тобольцев, – а была строга в выборе… Я её вполне понимал.

– Ну да, ещё бы!.. Словом, пять человек переменила в этой сцене… Не годится никто, да и только! Рвет и мечет барынька… Тогда Андрей Кириллыч встает. «Я, говорит, лакея сыграю!» Представьте, это с его-то комизмом! Мы все рассмеялись. А она как вскочит, как всплеснет руками!.. Сразу в него поверила… Что ж вы думаете? Превосходно сцена сошла! Вот ведь от каких мелочей иногда успех зависит…

– Потому что, повторяю вам, в искусстве нет мелочей!

– Д-да-с, – подтвердил «благородный отец». – И выходило так, что роль лакея была не менее ответственна, чем роль княгини. Позвольте и мне стаканчик…

– Андрей Кириллыч дал нам тогда хороший урок…

– Оно и видно! – желчно усмехнулся Тобольцев.

Катерина Федоровна то краснела, то бледнела.

– Давайте, я сыграю кухарку, – неожиданно предложила она, дождавшись паузы.

Серые глаза Тобольцева вспыхнули.

– Вы?!

– Ну да… Трудно, что ли? – резко спросила она.

Он внимательно поглядел в её лицо, на котором сгустился румянец. её насупленные брови дрогнули.

«Вот кремень-девка!» – подумал он невольно.

– Как вам сказать? Роль-то ответственная… Все-таки комический персонаж…

– Да ведь у вас нет выбора, – вдруг рассмеялась Катерина Федоровна. – Чего ж вы торгуетесь?

Он ещё раз пристально посмотрел в её глаза и невольно ответил сочувственным смехом.

– По рукам! – возбужденно крикнул он, протягивая руку.

Она угловатым движением подала ему свою и стиснула бессознательно его пальцы. Он чуть не крикнул от неожиданности и боли! «Вот так силища!.. И какое славное, честное лицо!.. Именно „честное"… И глаза какие!.. В ней чувствуется личность… И как это я её раньше не замечал?»

– Пожалуйте на сцену, кто в первом акте! – воскликнул он, подымаясь из-за стола. В голосе его затрепетали какие-то новые нотки захватывающей жизнерадостности, и на окружающих они подействовали, как шампанское на утомленного человека.

– Катя! Милая… Спасибо! – прошептала Соня. Она верила, что сестра это делает только для нее. Катерина Федоровна поглядела на Соню большими глазами, но промолчала.

На репетициях она ничем не проявила себя; была застенчива и угловата; только голос её низкого тембра и интонации её прекрасно подходили к бытовой роли.

– Сойдет, – ласково говорили все. – Да… эта, пожалуй, обыграется… Не такой балласт, как сестрица, – замечал «резонер», сам лет пятнадцать игравший в кружках и считавший себя за знатока.

– Что она? Барышня? Замужем?.. Кто такая? – спрашивал Тобольцев Засецкую, провожая её домой. Она рассказала все, что знала от Конкиных. Назвала цифру заработка.

«Вот она какая!» – подумал он и на другой же день так заметно изменил свое обращение с сестрами Эрлих, что ревнивая Засецкая это почувствовала первая.