Читать книгу - "Любовь преходящая. Любовь абсолютная - Альфред Жарри"

Столь обильная растительность как камнеломка на мертвой Венере — и распадается мрамор на клетки, и от былого шедевра остается лишь плоть.

Ах, как представить отчаяние Пигмалиона[175]; если бы был не дурак, мог бы статую сотворить, а сварганил заурядную самку!

Но Господин Бог избегает шаблонных решений.

Иначе он не был бы Господином Богом.

Он отдаст Адаму взятое у того ребро.

Иль, на худой конец, обломок обглоданный.

Также считает и госпожа Жозеб.

Сидящий мелкий зверек (всякая женщина, даже большая, если раздета, кажется мелким зверьком) с мордашкой растянутой из-за зажмуренных грузных век, как пару самых тяжелых дамасских слив, приподнимает пучки свои иссиня-черные и изрекает резко и сухо:

— Ах, Боже ты мой!

Ее.

Она и не думает об Эмманюэле.

Его бы она назвала Эмманюэлем или именем птицы какой.

Она говорит о Боге своем.

О личном Боге ее.

О Боге каждой госпожи Жозеб.

Как все они говорят:

— Мой песик, моя белошвейка.

И

— Мой муж.

Все же «Мой муж» из их уст изрекается с большим почтением.

Поскольку содержит — оплачивает их содержанье — и песика, и белошвейку.

Они «придают ему больше значения», подобно тому, как проказник «усложняет» хвост собачонки, кастрюлю к нему привязав.

Такой Бог не очень-то интересен.

— Что скажет служанка?

Еще одна особь, того же подвида, которую она прибавляет.

— Какая нелепость — так тратить время мое!

Эмманюэль Бог не удосуживается сообщить ей, что потрачено вовсе не время, ее личное или чье-то еще, а несколько кубометров вечности.

— Сколько времени?

Затем, вдруг, с самой свирепой злобой на свете:

— Вы только что меня усыпили!

Эмманюэль задумывается, достойна ли она услышать его рассказ или нет; должен ли он придумать зерцало, которое показало бы ей Другую, — Мириам! — или же все отрицать.

Он решается на ложь самую верную, когда дело имеют с низшим иль Относительным.

Он раскрывает пред ней Абсолют.

— С вами случился — как, не понятно, — нервный припадок.

Вы хотели ударить меня ножом — вот лезвия след, — четко виден на простыне маленький треугольник.

Мне привычно своих мертвецов вынимать, дословно, из копий писем…[176]

А раз я умею негодных детей усмирять, то и вам я сказал «баю-бай»!

— Это сделали вы?! Вы сошли с ума!

Ах, я тебя обожаю. Снова меня усыпи. Скажи «баю-бай»!

Но нет! Это все небылицы. Женщин усыпляют лишь в романах и иногда в больницах.

Доказательство!..

Чем занимались мы в тот момент, когда… эта история про удар ножом, верно, тебе пригрезилась.

— Моя дорогая, мы занимались…

— Вот видишь! Ты… все такой же и… Вы хотите уверить меня, что я проспала целых два часа?!

Она уцепилась за свое «доказательство» и уже не отпустит его, пока будет в силах хоть что-то доказывать.

Она обрела мужчину.

И это намного приятнее, чем обрести какого-то Бога.

Эмманюэль решает не отвечать.

Он забирает обратно ребро у Адама, у того, который нотариус.

ET VERBUM CARO FACTUM EST

— Et habitavit[[177]?

— Вот именно.