Читать книгу - "Прописывая правила - Сагара Люкс"

всего и всех, даже ценой собственной жизни. — Глаза Томаса темнеют, предвещая, что-то ужасное. — Так я и сделал, Александра. Ради неё я убил Томаса и стал Аидом. Но этого было недостаточно.

Ком в горле увеличивается всё больше и больше, пока становится невозможно дышать. Я отворачиваюсь, испытывая неловкость.

— Ты, должно быть, очень её любил.

Пальцы Томаса легонько касаются моего лица.

Они призывают меня повернуться и посмотреть на него.

— Я всё ещё люблю её. Очень сильно. Но не так, как ты думаешь.

Во мне бушует столько чувств, что голова кружится. Томас признался, что любит Ханну, что влюбился в неё ещё до того, как она заговорила с ним, но при этом сказал, что никогда не прикасался к ней.

С другой стороны, он не может перестать прикасаться ко мне.

Я обхватываю пальцами его руку и отталкиваю от себя.

— Кто такая Ханна?

— В прошедшем времени. Была. — поправляет он меня.

По моему телу пробегает холодок: инстинкты подсказывают, что с ней случилось что-то ужасное.

Я прочищаю горло и повторяю вопрос.

— Кем была Ханна?

Если возможно, его глаза становятся ещё темнее.

Поскольку он не отвечает, я надавливаю на него.

— Она была твоей девушкой?

— Она была моей сестрой.

Внезапно, всё приобретает смысл. Перед глазами мелькает образ безымянной могилы, которую я видела на кладбище. На мгновение я почти вижу, как он протягивает руку, чтобы возложить на могилу свежие цветы.

Асфодели.

Моё сердце начинает биться быстрее, и я испытываю такие сильные чувства, что всё тело словно покалывает. Сжимаю кулаки, пытаясь сдержать эмоции. Я хочу верить ему, очень хочу. Но боюсь, потому что эта физическая связь, которую ощущаю, влияет на мои эмоции и мешает мне мыслить ясно. Как бы трудно ни было, я стараюсь держаться за то, что знаю.

— В твоём досье нет упоминания о сестре.

— Знаю. — Он снова нежно гладит меня. — Я удалил информацию о ней из всех архивов, физических и цифровых. Ты не найдёшь никаких упоминаний о ней ни в интернете, ни где-либо ещё.

— Почему?

Когда он не отвечает, я накрываю его руку своей. Могу ощутить напряжение под его кожей. Боль. Беспомощность.

Ярость.

Моё дыхание учащается, но я не отступаю.

— Что с ней случилось.

Несмотря на желание, Томас не убирает руку.

— Она исчезла в одночасье.

— Когда?

— Тринадцать лет назад.

Если мои подсчёты верны, в то время он должен был учиться на первом курсе университета.

— Сколько ей было лет?

— Пять.

Меня пробирает дрожь до самых костей. Ханна была примерно такого же возраста, как и Карлос, тот мальчик, которого я спасла от рук педофилов. Если задуматься, то он тоже был похищен. Если бы я не ослушалась своего начальника и не вмешалась, то...

— Я нашёл его, понимаешь?

Слова Томаса проникают в мой разум, вытесняя мрачные мысли, в которых погрязла. Я несколько раз моргаю, возвращаясь в реальность.

— Кого?

Он сжимает пальцы, выдавая напряжение.

— Человека, который её забрал.

Я смотрю на него в замешательстве.

— Как ты это сделал?

— Я взломал систему наблюдения в школе Ханны и изучил записи, сделанные за несколько дней до её исчезновения. На кадрах видно, как с ней разговаривал мужчина, когда она была во дворе. Он всегда оставался за оградой, держа руки в карманах. Он ничего не делал. Просто разговаривал с ней.

— Как долго это продолжалось?

— Две недели.

Я ненавижу себя за то, что собираюсь сказать, но будет справедливо, если он узнает правду.

— Он изучал её привычки и знакомился с ней, чтобы убедиться, что...

Я замолкаю, боясь, что мой прагматизм причинит ему боль. Я потеряла много друзей из-за отсутствия такта. Томас не такой, как они. Он не боится правды и не нуждается в её приукрашивании. Он сразу переходит к делу и делает это со свирепостью, которая меня удивляет.

— Он не хотел, чтобы она кричала, когда её заберёт. — Томас глубоко вдыхает, прежде чем откинуться на спинку кресла. — Он так сказал мне.

Моё лицо бледнеет.

— Он сказал тебе? Ты говорил с ним?

Его глаза холодные, бездушные.

— Да.

— Когда?

— Через две недели после того, как предоставил его имя и адрес группе, расследующей дело Ханны и исчезновение ещё шести несовершеннолетних.

Я качаю головой в недоумении.

— Правильно ли я понимаю: у ФБР был подозреваемый, но они его не допросили?

— Они заявили, что предоставленные мной доказательства не могут быть представлены в суде, поскольку были получены незаконным путём.

Это правда, но в его рассказе есть нечто такое, что вызывает у меня беспокойство.

Томас, должно быть, чувствует это, потому что снова прикасается ко мне, отвлекая от мыслей.

— Спрашивай, Александра.

— Почему они не запросили видеозапись?

Если бы расследованием этого дела занималась я, то первым делом — сразу после опроса семьи и учителей — запросила записи с камер школьной охраны. Как неоднократно отмечал Хадсон, мне не хватает опыта. Но мы говорим об основах. Любой офицер, даже самый худший, должен был просмотреть записи.

— А как ты думаешь, почему?

Когда Томас задаёт вопрос, я сжимаю кулаки.

Всё встаёт на свои места. Идеально.

Пробелы в ходе расследования дела Ханны.

Приказ не вмешиваться, чтобы спасти Карлоса.

Просьба Аида провести расследование изнутри, без привлечения другого агента.

Замок лжи рушится, и я остаюсь внутри с ощущением пустоты, настолько всепоглощающей, что её не унять ничем, кроме стремления всё разрушить и построить заново.

— Потому что они были вовлечены.

ГЛАВА 24

АЛЕКСАНДРА

Несмотря на то что сижу на коленях у Томаса и мои ступни твёрдо стоят на земле, у меня такое ощущение, что я парю в невесомости. Я чувствую себя потерянной.

Подавленной. Я продолжаю перебирать в памяти только что полученную информацию и удивляюсь, как не понимала, что происходит вокруг меня.

Все признаки налицо, и я говорю не только о тех расследованиях, которые остались незавершёнными из-за недостатка улик, но и о тех, что провели некачественно, например, то, которое позволило Грейсону арестовать Саммера.

Как сказал Аид: мой отдел коррумпирован.

Но до какого уровня? И в какой степени?

Я настолько погрузилась в свои мысли, что осознаю, — Томас наклонился вперёд и разблокировал экран компьютера, только когда он берёт мои руки и кладёт их на клавиатуру.

— Теперь ты понимаешь,