Читать книгу - "Гнев - Кора Кармак"

когда он смотрел на эту дверь, в его душе возникало чувство, которое он не узнавал, чувство, которое он не знал, как назвать. И оно велело ему постучать, прежде чем войти. Когда ответа не последовало, он повернул ручку и вошёл без приглашения. Сначала ему на глаза попались голые щиколотки, а следом за ними — бесчувственное тело сиделки, ухаживавшей за королевой. Её руки были вытянуты вперёд, а лицо расслаблено, но быстрое прикоснувшись пальцами к её горлу, он установил, что она не умерла. Он поднял глаза и там, где должна была быть королева, увидел лишь смятые простыни.

Что-то в нём поднялось, сдавливая прямо под его кожей… часть его, которая любила охотиться и причинять боль.

Он только что прошёл по коридору. Неужели кому-то удалось выкрасть старую королеву прямо у него из-под носа? Или у него было ещё меньше знаний и контроля, чем он полагал? Могла ли она каким-то образом сама уйти?

Он отправил всех этих солдат на поиски, и вот брешь зияла прямо перед его глазами. Где он спал и работал. Унижение жгло его изнутри и, бросившись к кровати, он рванул простыни, словно надеясь найти там ключ к разгадке того, как он допустил такую халатность.

Может это Повелитель бурь? Ещё один ход в его плане? Или скудное сопротивление, которое его брат с радостью уничтожал в попытках произвести впечатление на их отца? Или что-то совсем другое? На доске было слишком много фигур, чтобы он мог выиграть эту игру. Доска была слишком большой, чтобы он мог даже понять, что это за игра.

Он быстро обыскал остальную часть комнаты, в поисках любого доказательства, и нашёл его в плохо закрытой балконной двери. Снаружи он обнаружил странную ползучую лозу, которая каким-то образом пробралась с земли на балкон королевы, хотя он никогда не видел её во время своих прогулок по территории. Он прикоснулся к листьям, ярко-зелённым и свежим. И что-то ещё в них было — они были настоящими, и они гудели под его прикосновением, как будто были наполнены чем-то, что было почти знакомо ему.

Кассий знал на что он смотрит, выучил это наизусть из многолетних предупреждений и страха. Но его отец проделал такую тщательную работу по искоренению практики и людей из Локи, что это часто стало казаться скорее мифом, чем реальностью.

Но здесь перед ним было доказательство.

Он потёр только что родившийся лист подушечками пальцев и сорвал его с лозы. Он ждал, что лист увянет или обратится в прах, но он остался каким и был — и правда, и ложь одновременно.

В Паване была ведьма.

И кто бы ни был лазутчиком, и где бы они не были, у них была королева Павана.

* * *

Где-то под кожей у Кирана зудело с той самой минуты, как он оставил Аврору, распростёртой и рыдающей перед дворцовыми вратами, и он знал, что зуд не пройдёт, пока он не увидит её снова. Зуд отвлекал его на протяжении всей миссии, пока они пробирались по залам, каждый раз тихо убирая ничего не подозревающих охранников. Он всё ждал нападения из ниоткуда и меча, который пронзит его насквозь, потому что все его мысли о взгляде на её лице. Как ни старался он убедить себя, что совсем не знает эту Аврору, он до мозга костей знал, что она была до ужаса напугана.

И он оставил её там.

Он ненавидел себя за это почти так же сильно, как ненавидел её за ложь, за то, что она заставила его поверить в то, что что-то возможно, когда это было невозможно.

Они почти добрались до крыла, где обосновалась семья Локи, и группа начала разделяться, окружая крыло и отрезая путь к отступлению.

Они с Рансу, естественно, были в паре, поскольку именно они должны были инициировать следующую часть плана. Зефир и её лейтенант, Раким, шли последними. Она спросила:

— Готов?

Киран лишь кивнул в ответ.

— Это очень важно, — добавила она.

— Эта семья убила мою сестру, — отрезал он. — Поверь мне, я знаю, насколько это важно.

Она начала поворачиваться, выглядя довольной, но затем громкий рёв сирены прорезал воздух, разрушая тишину, которая была их подельником до этой самой секунды. В коридоре распахнулась дверь, потом ещё одна, и за ней послышался женский голос.

— Перейдем к плану номер два, — прорычал Рансу, срывая с пояса стеклянную банку и швыряя её за угол в коридор, где, как они надеялись, должен был находиться хотя бы один из членов королевской семьи.

За звоном разбитого стекла последовал тихий свист и распространение влаги в воздухе. Киран знал, что из разбитого кувшина поднимаются густые завитки тумана, расползаясь по всему коридору.

Все они взяли маленькие флакончики с порошкообразным туманом штормового сердца и проглотили содержимое. Порошок растаял в считанные секунды на языке Кирана, вкусом он напоминал какую-то странную смесь тумана и пепла. Их запасы были невелики, и их хватало только на то, чтобы дать каждому участнику восстания небольшую дозу. Это давало им ограниченное окно времени, в течение которого они были бы невосприимчивы к особенно мощным эффектам тумана.

Дьюк, единственный член их команды, который остался не задействован в этой миссии, не смог точно сказать, сколько времени у них будет, поэтому они должны были войти и выйти как можно быстрее. Они намеревались использовать этот метод для побега из дворца. Но теперь они должны были использовать его и для захвата.

С Рансу они вошли вместе с Зефир в зловеще затянутый туманом коридор, оставив Ракима на случай, если что-то пойдёт не так. Оставалось надеяться, что теперь, когда план был нарушен, остальные члены их группы тоже начнут выбираться. Всего их было десять, и он подумал, что им, вероятно, понадобится каждый из них, чтобы выбраться живыми.

Первый шаг в туман был прыжком веры. Рансу и Зефир задержали дыхание, но Киран рванулся вперёд. Всю свою жизнь он бежал навстречу опасности, широко раскинув руки. В какой-то момент своей жизни он думал, что это должно измениться, что ему нужно будет найти какой-то другой способ жить. Но теперь он не заблуждался. Он был таким и таким будет всегда. Тем, кто всегда идёт первым.

Туман расступился вокруг него, цепляясь за плечи, окружая его. Сделав второй шаг, а затем и третий, он понял, что порошок сделал своё дело. Киран замахал руками перед собой, пытаясь отодвинуть как можно больше плотного облака, из-за которого было трудно что-либо разглядеть. На самом деле, он