Читать книгу - "Отворите мне темницу - Анастасия Туманова"

Взрыв молодых, весёлых голосов подтвердил его слова, но Варя решительно отказалась:

– Да что ж так сразу-то… Позже непременно покажу, а сейчас вы мне позвольте на эскиз господина Пукирева взглянуть.

– Вы меня помните, Варвара Трофимовна? – с лёгким удивлением спросил высокий молодой человек с бородкой.

– Разумеется. – улыбнулась Варя. – А вы-то меня разве нет? Сколько раз здесь, у Акима Перфильича, встречались! И в классах училища тоже виделись! Я вашей рукой всегда восхищалась. Помню, как вы с двух карандашных чирков уже физиономию делали с характером и судьбой. Не всем это дано!

Пукирев смутился, как мальчик, покраснел, неловко поклонился. А Варя уже с интересом смотрела на эскиз. Улыбка сошла с её лица, глаза стали внимательными и серьёзными.

На небольшом холсте была изображена сцена венчания. Заплаканная юная невеста протягивала участливо склонившемуся к ней священнику тонкую руку. Венчальная свеча, казалось, дрожала в её пальцах. Рядом надменно смотрел на будущую супругу старый сморщенный генерал. За спиной невесты, скрестив руки на груди, с остановившимся мрачным взором стоял черноволосый юноша. На его бледном лице читалось с трудом сдерживаемое отчаяние.

Варя смотрела на эскиз долго и серьёзно. Молчание затягивалось. Пукирев не выдержал первым:

– Что скажете, Варвара Трофимовна? Не вовсе дурно задумано?

– Как колорит подобран чудно… – медленно, не отводя взгляда от эскиза, выговорила Варя. – И освещение прекрасное выбрали. И… так сильно, что рыдать хочется!

– Ох уж мне женщины! – страстно воскликнул Петя Чепурин. – Всё бы вам слёзы точить, а много ль в сырости проку?! Мне вот не рыдать, а прибить кого-нибудь до смерти хочется, на всё это глядя! Особенно этого старикана противного, который невесту свою и презирает, и мучить готов, – а сам рад до смерти, что теперь вся эта молодость и чистота нетронутая ему одному достаётся! Ведь всё, мерзавец, видит и понимает: и что не любят его, и что против воли девица идёт, и что жизнь её он под корень срезал, – и тем упивается, упырь! И как верно, как точно Вася всё это заметил! И ведь мало заметить – изобразить надо! Вася, милый, ты гениус не меньше Рафаэля! А может, и более! И не спорьте со мной, господа! Мадонны мадоннами, а вот эту нашу правду горькую так ещё никто не писал! Только два Василия – Перов да Пукирев! Варенька, вы ведь не знаете, – а это же Вася невесту нашего Серёжи Варенцова изобразил! И его самого – видите, шафер в позе наполеоновой? Девицу-то недавно за старика Карзинкина отдали, а Варенцов ни с чем остался, страдает, бедняга! Так Вася его и представил в картине! Вот она – высшая ступень обличения гражданского!

– В самом деле?.. – медленно выговорила Варя, не сводя глаз с картины. Голос её изменился всего на миг, но Пукирев, стоявший рядом, сразу почувствовал эту перемену и впился в лицо молодой художницы острым, потемневшим взглядом. Но Варя более ничего не сказала.

Потом пили чай из помятого самовара, разливая его по щербатым чашкам и наперебой ухаживая за единственной дамой. Рассказывали новости училища, хвастались, словно собственным, успехом картин «нашего Васьки Перова». Перебивая друг друга, говорили о том, что теперь Академия творцу не указ, что жизнь и общество совсем других идей требуют, вспоминали и Крамского, и Иванова. Потом Варя достала из ридикюля собственный разбухший альбом с набросками, который немедленно пошёл по рукам. С Вари тут же взяли обещание участвовать, как только прибудут её картины, в выставке в пользу нуждающихся студентов – и она со смехом дала слово.

– Варенька, ты этих петухов на заборе поменьше слушай! – надсаживаясь от кашля и перебивая взрыв возмущённых голосов, посоветовал Нерестов. – Ишь, как налетели: немедля обличай им всё вокруг и громи порок! Иной мазилушка ещё и руку себе не поставил, и анатомии не знает, и крестьянка у него в позе Артемиды на Олимпе стоит, – а уж туда же, разоблачать пороки рвётся с саблей наголо! А у нашего брата художника всё же первое дело – мастерство! Коли с карандашом не в ладах да с натурой работать не умеешь – никакое общественное рвение тебе не поможет!

– Надо думать, это в мой огород камешек, Аким Перфильич? – смущённо спросил Петя Чепурин. – Право, уж и не знаю, что с этой левой рукой у прачки делать! Всё куда-то не туда вылезает… Уж и Вася мне правил давеча…

– А вот это вовсе напрасно! Самому, душа моя, надобно, самому! Коли рука не компонуется – меняй всю позу, натурщицу по-другому ставь! А то ты нашу Дуську разложил на драпировке, как нимфу у ручья, – а ей, дуре, привычно, она и лежит, мух считает… А коли натурщица не нимфу, а прачку представляет, стало быть – и класть надо по-другому! А лучше – не класть, а ставить!

– Дуську-то? Ставить? Не установится нипочём! – убеждённо заявил Пукирев. – Помилуйте, Аким Перфильич, – Дуська уже лет восемь в училище Венер да Данай представляет! Её среди ночи разбуди – враз уляжется как положено! Какие уж тут прачки…

– Да где же, господа, другую натурщицу-то взять? – перебивая поднявшийся хохот, защищался Петя. – Когда одна эта Дуська на всё училище, и на ту – очередь до Рождества! Вон, Антон, бедный, с неё даже Вакха писал! Задастый такой да сисястый получился… извините меня, Варенька, но ведь это правда… и рожа сонная-сонная, недовольная! Истинный Вакх! Куда там Рубенсу!

Снова поднялся хохот. Смеялся и Нерестов, и Варя, и Пукирев – хотя в тёмных, испытующих глазах его, устремлённых на Варю, улыбки не было и в помине.

Когда через несколько минут Варя поднялась, чтобы идти, сразу несколько молодых людей вскочили, чтобы проводить её. Но Пукирев решительно возразил:

– Я провожу Варвару Трофимовну. Мне надобно с нею говорить!

Голос его был таков, что никто не решился возразить. Варя по-дочернему ласково расцеловала Нерестова, пообещала прийти вечером и принести лечебной Флёниной настойки и мёду, дружески простилась с молодыми художниками и в сопровождении Пукирева вышла из квартиры.

– Вам что-то не глянулось в моём эскизе, Варвара Трофимовна. – начал художник сразу же, как только они оказались на залитой полуденным солнцем Пятницкой. – Соблаговолите сказать – что именно!

– Василий Владимирович, вы ошибаетесь. – сдержанно ответила Варя. – Эскиз написан безупречно, по моему скромному разумению. Более того – вы преподаватель училища, вам чин академический присвоен… Не смешно ли вам спрашивать моего мнения?

– Варвара Трофимовна, кабы я вас прежде не знал, то подумал бы, что вы на комплимент напрашиваетесь! – мрачно сообщил Пукирев. – И я, и все наши вас помнят великолепно! И картины ваши, и портреты! У графини Беловзоровой отменный вкус и чутьё: бездарность она бы за границу не вывезла! Я перед вашим «Портретом купеческой дочери», как мальчишка, стоял и всею душой восхищался! И завидовал смертно!

– Вот уж не поверю!

– Стыдно сознаваться, но – так и было… – вздохнул Пукирев. – Итак? Не будем друг друга в заблужденье вводить? Что вам показалось не так? Колорит слишком тёмен? Или с анатомией не справился? Говорите смелей! Не барышня, чай, не обижусь! Да ведь мы с вами с полуслова друг друга понять должны: оба ведь из крестьянства. Одной, стало быть, чёрной кости. Так что режьте напрямик, благодарен буду.