Читать книгу - "Седьмая девственница - Виктория Холт"

Она увидела мое отражение в зеркале и повернулась посмотреть на меня, задержавшись взглядом на моих волосах. Я знала, что, сняв шляпку, преобразилась, и поэтому она уже не так была довольна мной, как сначала.

— Сколько вам лет, Карли?

— Почти семнадцать.

— Вы так молоды. Полагаете, что справитесь с работой?

— О да, я умею делать прически, и мне нравится заботиться об одежде.

— Не думала, что… — Она прикусила губу. — Я полагала, вы постарше. — Она подошла ко мне, по-прежнему не сводя с меня взгляда. — Я хотела бы, чтобы вы занялись моим гардеробом. Наведите в нем порядок, чтобы все было аккуратно. Я зацепила каблуком кружева у вечернего платья. Вы умеете чинить кружева?

— О да, — заверила я ее, хотя никогда еще этим не занималась.

— Это очень тонкая работа.

— Я с ней справлюсь.

— Вам нужно будет каждый вечер к семи часам подготавливать мои вещи. Будете готовить мне воду для ванны. Будете помогать мне одеваться.

— Да, — сказала я. — Какое платье вы желаете надета сегодня вечером?

Она бросила мне вызов, и я собиралась доказать свое умение.

— Ну… серое атласное.

— Очень хорошо.

Я повернулась к гардеробу. Она села у зеркала и нервно играла расческами и щетками, а я подошла к гардеробу и стала вынимать оттуда одежду. Платья меня просто очаровали. Я никогда не видела такого великолепия. Не удержавшись, я погладила бархатные и атласные ткани. Я отыскала серое атласное платье, осмотрела его и как раз раскладывала на кровати, когда раскрылась дверь и вошел Джастин Сент-Ларнстон.

— Милый мой! — В произнесенных почти шепотом словах я уловила нотки беспокойной страсти. Она встала и подошла к нему. Наверное, она заключила бы его в объятия, несмотря на мое присутствие, если б он хоть чуть-чуть поощрил ее. — Я все думала, что с тобой случилось, думала, что…

— Джудит! — голос его прозвучал холодно, словно предостерегая.

Она рассмеялась и сказала:

— А, это мисс Карли, моя новая камеристка.

Мы посмотрели друг на друга. Он практически не изменился с того времени, когда меня застали в стене сада. В его взгляде не было узнавания. Он забыл об этом происшествии, как только оно закончилось, и у него не осталось никакого воспоминания о босоногой деревенской девчонке. Он только сказал:

— Ну что ж, теперь ты получила, чего тебе хотелось.

— Я не хочу ничего, кроме…

Он почти велел ей замолчать. Он сказал мне:

— Вы можете идти, мисс Карли, не так ли? Миссис Сент-Ларнстон позвонит, когда вы ей понадобитесь.

Я слегка склонила голову и, проходя через комнату, чувствовала, как она смотрит на меня и одновременно на него. Я знала, о чем она думает, потому что помнила, что подслушала тогда, спрятавшись в шкафу в этой самой комнате. Она была очень ревнива, обожала мужа и не могла вынести, когда он смотрел на другую женщину — пусть даже это всего лишь ее собственная камеристка.

Я поправила локоны на макушке, надеясь, что никто не заметил, как я довольна собой. Возвращаясь к себе в комнату, я думала о том, что деньги не обязательно приносят людям счастье. Неплохо помнить об этом, когда со всей своей гордостью вдруг оказываешься в унизительном положении.

Эти первые дни в аббатстве навсегда четко сохранятся в моей памяти. Сам дом заворожил меня даже больше, чем его обитатели. В нем вы оказывались как будто вне времени. Оставшись в одиночестве, так легко было представить себе, что вы находитесь совсем в другом веке. С тех пор, как я услышала историю о Девственницах, мое воображение было покорено: я часто представляла себе, как знакомлюсь с аббатством, и это оказался тот редкий случай, когда действительность превзошла все мои ожидания.

Комнаты с высокими резными расписными потолками — кое-где на них были картины, а кое-где надписи на латинском или корнуэльском языках, — доставляли мне настоящее наслаждение. Я любила трогать пальцами богатую материю занавесей, любила, скинув туфли, чувствовать легкий ворс ковра босыми ногами. Мне нравилось, усевшись в кресло или на диванчик, представлять, что я отдаю распоряжения, а иногда я разговаривала сама с собой, притворяясь будто я хозяйка дома. Это превратилось в любимую игру, и мне никогда не надоедало играть в нее. Но хотя я и приходила в восхищение от роскошных покоев, где проживала семья Сент-Ларнстонов, меня снова и снова тянуло в старое крыло дома, которым почти не пользовались и которое явно было частью старого монастыря. Это туда привел меня Джонни во время бала. Там стоял странный запах — отталкивающий и привлекающий одновременно, — темный тяжелый запах, запах прошлого. Лестницы, так неожиданно возникающие и уходящие спиралью на несколько этажей, а затем внезапно обрывающиеся у какой-нибудь двери или в каком-нибудь переходе, каменный пол, стертый тысячью ног, странные маленькие ниши с окошками-щелями, служившие кельями монахиням, и подземная темница, потому что в таком месте непременно должна была быть своя тюрьма. Я обнаружила там часовню — с древним триптихом, деревянными скамьями, вымощенным гранитными плитами полом и алтарем, где были установлены свечи, словно в ожидании, что обитатели дома придут вознести свои молитвы. Но я знала, что этой часовней никогда не пользовались, потому что Сент-Ларнстоны всегда молились в церкви Сент-Ларнстона.

В этой части дома когда-то жили семь девственниц, их ноги ступали по этим каменным переходам, их руки сжимали веревку, когда они поднимались по этим крутым лестницам.

Я начала любить дом, а так как любить значит быть счастливым, я не была несчастлива в те дни, несмотря на мелкие унижения. Я отстаивала свои права в зале для прислуги, и происходящие там баталии, пожалуй, даже приносили мне удовольствие, потому что я верила, что выхожу из них победителем. Мне было далеко до красоты Джудит Деррайз с ее тонкими чертами лица или Меллиоры с ее нежной фарфоровой хрупкостью, но благодаря моим блестящим черным волосам, огромным глазам, которые так хорошо умели выразить презрение, и горделивости я привлекала внимание еще больше. Я была высока и стройна почти до худобы, и во мне чувствовалось что-то чужестранное, чем, как я скоро начала понимать, я могла пользоваться.

Хаггети это чувствовал. Он посадил меня за столом рядом с собой, к вящему неудовольствию миссис Роулт, как я знала, потому что слышала ее возмущенные протесты.

— Ах, да успокойтесь, дорогуша, — ответил он, — в конце концов она камеристка молодой хозяйки. Не чета этим вашим девчонкам.

— А из каких таких графьев она взялась тут, скажите на милость?

— Мало ль чего было прежде. Лучше соображайте, кто она теперь, да мотайте себе на ус.

— Кто она теперь! — думала я, поглаживая себя по бокам.

С каждым днем, с каждым часом я все больше и больше примирялась со своей жизнью. Да, унижения, но жизнь в аббатстве всегда будет для меня радостнее, чем где бы то ни было. А я жила здесь.